Читать «Путин и СССР» онлайн - страница 38

— Что ж, понятно ваше отношение к Сталину в детстве. Но вот 1956 год, XX съезд КПСС. Здесь уж какое-то колебание, видимо, произошло?

— Абсолютно нет! Это я говорю с полной ответственностью. Ничему не поверил! Аргументов конкретных против у меня, собственно, не было, но вот интуиция так диктовала.

В подтверждение могу привести один факт. Когда при окончании средней школы писали сочинение на аттестат зрелости, а это был 1958 год, я выбрал тему «Чем нам близка поэзия Маяковского». И явно в пику новому официозу эпиграфом взял известные слова Сталина: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи».

— То есть вы сознавали, на что идете и чем рискуете?

— Сознавал. Замечу, что из двух средних школ в Советске я был тогда единственным кандидатом на золотую медаль.

— И что же?

— В руководстве школы и в районо после долгих дебатов, как мне после рассказывали, все-таки решено было поставить «пятерку» и выдвинуть на золотую медаль. А в области — срезали. Причина одна.

— Пришлось довольствоваться серебряной медалью?

— Что поделаешь…

— Ну и как, на будущее такой урок учли? Исправились?

— Не очень. Когда поступил в политехнический институт, на маркшейдерском отделении горного факультета нас учили картографическим шрифтам. Надо было писать какие-нибудь тексты, и я всегда писал фрагменты из работ Сталина. Потом преподаватель мне сказал, что мой альбом признан лучшим и его решено оставить на кафедре. Но я-то знал: ничем особенным, кроме этих текстов, мой альбом не выделялся — значит, именно их он захотел оставить себе.

Как видите, отношение к «разоблачению Сталина» уже тогда было разным, в чем убеждался я неоднократно. Учась в институте, писал стихи, посвященные Сталину. Читал их товарищам, и никакого отторжения или протеста это не вызывало. Будучи членом общества «Знание», выступал с лекциями, и, когда люди улавливали мое отношение к сталинской теме, обязательно задавали вопросы, то есть им было интересно. При этом — вполне положительное восприятие!

— Как говорится ныне, «упертый» вы оказались, товарищ Туев. Неужели никто вас так и не пресек?

— Помню, выступал с лекцией в одном из районов. И задали мне вопрос, можно ли и надо ли читать сталинские работы. Я сказал, что сочинения Сталина — это великое достижение нашей общественной мысли. Женщина из райкома партии, которая эту встречу вела, потом стала внушать мне: «Да вы что! Вы больше так не говорите, а то вам не позволят выступать». Она о «карьере» моей забеспокоилась, но сама, как я понял, была со мной согласна…

— А как вы, горняк, маркшейдер, пришли к философии?

— Интерес к общественным наукам возобладал. Окончив политехнический, поступил в университет на заочное отделение исторического факультета и еще до его окончания стал работать на кафедре философии. Заведующий предложил мне тему согласно кафедральному плану: человеческие потребности. И она, прямо скажу, меня увлекла. Стала темой кандидатской диссертации, а позднее и докторской.