Читать «Мастерская дьявола» онлайн - страница 19

Яхим Топол

Она слушала Лебо, человека, который тут, в эпицентре урагана, посреди всех этих ужасов, сделал свой первый вздох… не исключено, что прямо рядом с теми нарами, где обреталась Сарина бабушка… Сара слушала Лебо — а он раскрыл перед ней свою черную сумку с записками, которыми обменивались узники, скобами из подвалов, ржавыми гильзами из расстрельных камер… я уж и забыл, что еще детьми мы нашли где-то в катакомбах даже два ногтя, которые, может быть, царапали штукатурку, позже смытую подземными водами… Лебо извлек их для Сары, и она могла к ним прикоснуться… она жаждала знать все подробности жизни в городе смерти, и Лебо не таился перед ней… все искатели нар приезжали к нам, они жаждали подробностей, их очень волновало то, что творилось здесь когда-то… они хотели услышать, что, несмотря на все страшное, что пережили тут их родители или дедушки с бабушками, невзирая на все это — и с этим всем — они могут жить дальше… и искатели нар рассказывали друг другу о Лебо, так что приезжали всё новые и новые, чтобы послушать свидетеля, который родился посреди ада, выжил в нем и продолжает жить в наши дни… и такая встреча с живым Лебо и его коллекцией помогала им пронзать и рассеивать раскаленным острием воображения черные тучи, что омрачили их сознание, когда они впервые узнали о зверствах, учиненных над их предками… а некоторые, как Сара, остались с нами.

Сара! Не только ее дедушка с бабушкой испустили здесь последний вздох — человек двадцать из ее родни погибло в Терезине или где-то в польских лагерях… лишь ее отцу удалось спастись, с помощью Красного Креста он попал с эшелоном детей в Швецию. Сару не занимали те несколько улиц, которые будут сохранены по решению городских властей и правительства… ей было интереснее бродить вдоль ветшающих крепостных стен, лазить по заросшим канавам, водить пальцами по бороздам, в которых все еще могли остаться последние приветы идущих на смерть… с удовольствием участвовала она и в нашей жизни — жизни тех, кто не сдавался, и это было как раз то, что надо, поэтому мы ее любили… а еще она охотно слушала рассказы горстки старожилов, что покуривали на обшарпанных скамейках, стоявших на безлюдной центральной площади, они с гордостью вспоминали те времена, когда тут маршировали полки… а иные из них и сами маршировали в составе этих полков Чехословацкой народной армии либо даже во главе их… Сара навестила пару семей из немногих оставшихся в городе, поговорила с ними по-немецки, этот язык все старики помнили, для местных шведская девушка, прибывшая из другого мира, была явлением — знамением жизни… они сперва опасливо приглядывались к ней из-за занавесок, наблюдая, как она всюду ходит, смотрит, завороженно слушает — здесь, посреди кладбища, которое в Праге списали со счетов, обрекая на окончательное разрушение и гибель…

Вскоре перед ней распахнулись все двери; тетушки, кажется, видели в Саре какую-нибудь свою внучку или племянницу, они с охотой рассказывали ей о своих молодых годах в Терезине — может быть, они знали ее бабушку, даже наверняка знали… и тетушки в своих квартирках, которые пока никто не тронул, принимались вытирать тряпочками пыль с пластиковых салфеток на столе и шарить в буфетах с застекленными дверцами между расфуфыренными куклами, фарфоровыми оленями и замысловатыми чашечками и ложечками, они доставали рюмки и с верхом наливали их для Сары, после чего она иной раз возвращалась в наш сквот, что-то выкрикивая, или, наоборот, сразу молча забиралась в свой спальный мешок на койке, и, пока я молотил по клавиатуре под диктовку Лебо или зачитывал ему сообщения, поступавшие с разных концов света, Сара сопела во сне, и мы с Лебо старались работать тихо, мы были рады, что она у нас есть… С Сарой скоро начали здороваться все наши старики, не исключая пьяниц, даже безнадежные дегенераты порой робко брели за девушкой по городской пыли, как будто бы она могла вывести их отсюда… когда тетя Фридрихова в ее честь отрубила курице голову и бросила эту голову из окна в речку под городскими стенами, как водилось у нас издавна, Сара пришла в восторг… а пану Гамачеку она с готовностью помогала доставить на главную площадь корзину с брюквой или мешок картошки; включилась Сара и в работу столовой — к примеру, разливала там чай… Сара решила остаться жить в городе смерти, и у меня возникло ощущение, что повседневная жизнь в этом городе действует на девушку умиротворяюще, что она выбирается из своего угнетенного состояния искательницы нар и освобождается от того отчаяния, которое черной тучей заволакивает мозг и — особенно у молодых, пока еще совершенно невинных людей — способно вызвать шок внезапного прозрения, то есть осознания того, насколько чудовищным может быть зло.