Читать «Три дня одной весны» онлайн - страница 198
Саттор Турсунович Турсун
— Ладно, Назокат, не будем ссориться. И так уже пошли пересуды, говорят про нас нехорошо…
— Пусть говорят, меня это не трогает!
— Пойми, Назокат, я же не рядовой человек — руководитель большого хозяйства, всегда на виду… Есть завистники, только и ждут случая, чтобы, как собака из подворотни, высунуться и ухватить за ногу.
Говоря о завистниках, Наимов имел в виду редактора районной газеты. Позавчера, когда на бюро райкома Наимова критиковали за невыполнение его совхозом плана хлебозаготовок и он должен был оправдываться и отвечать на вопросы, этот самый редактор связал неудачу совхоза с методами его руководства и, между прочим, сказал: «Человек, от которого ушла собственная жена, разве может руководить большим государственным хозяйством?..» Прав или не прав был т о т газетчик, все одно неприятно. Покраснев от унижения и злобы, Наимов желал в эту минуту провалиться сквозь землю.
Было предложено снять Наимова с директорского поста. Однако его мольбы богу на этот раз, похоже, возымели действие: покаявшись и сославшись на неопытность, он отделался лишь выговором. Возвратившись после бюро домой, Наимов долго обдумывал свое положение. И хотя до того собрался было оставить Назокат в покое, махнуть на все рукой и взять себе новую жену, решил еще раз, не откладывая, поговорить с ней и постараться ее вернуть. Поэтому и получилось так, что сегодня, собираясь домой от очередного друга-утешителя, Наимов по пути завернул к Назокат.
— И что же, теперь я должна пойти к этим, как вы их назвали, «собакам» и просить, чтобы вас не хватали за ноги?
— Почему ты издеваешься, Назокат? Разве не видишь, пришел к тебе, склонив голову. И ведь не в первый раз уже.
— Точно не помню, то ли в пятый, то ли в шестой…
— Видишь, разве можно любить еще больше? В четвертый или пятый раз, растоптав свое мужское достоинство, прихожу к твоим дверям, имей же наконец совесть!
— Другой бы на вашем месте и ногой не ступил на мой порог, один раз услышав «нет». Это я насчет достоинства… Постеснялись бы.
— Ведь я люблю тебя, Назокат. Разве могу приказать своему сердцу, чтобы забыло тебя. Вспомни, у нас ребенок, а дети — цветы жизни. Наш цветок — он столько времени лишен отцовской ласки! Может быть, достаточно?
— Что прикажете делать? — спросила она с улыбкой.
— Давай помиримся. К чему тебе мучить себя: столько забот…
— Нет! — отрезала она.
— Но ведь…
— Сколько раз повторять?
— Но почему? Чем я хуже других? Если бы мучил тебя или унижал? Одета, сыта… Машина, дом, уважение. Все, что есть у меня, — все твое.
Назокат поморщилась.
— Вы прекрасно знаете, что дело не в одежде и не в доме…
— Так в чем же? Чем я провинился? Почему ты ушла из дому?
— Я же говорила об этом на суде. Говорила, что вы обращались со мной, как с вещью. А ведь я живой человек. У меня своя жизнь, свои желания и надежды и свое женское достоинство. Вы же вспоминали, что я женщина, лишь по…
— Но ты ведь знала, — охрипшим вдруг голосом прервал ее Наимов, — ты ведь знала, что я день и ночь занят был совхозными делами, забывал про еду и про сон. И сейчас не легче. У меня ведь минуты не было свободной, чтобы отдать тебе. Если б ты понимала это, сегодня о нас с тобой не говорили бы на улице.