Читать «Марина Цветаева. Твоя неласковая ласточка» онлайн - страница 528

Слез не было, когда наконец произошла встреча с Ахматовой. 7 июня 1941 года МЦ приходит в квартиру Ардовых на Большой Ордынке, 17. Принесла янтарные бусы да еще четки: как же без символа? Говорили до раннего вечера, вместе пошли в театр на «Учителя танцев», после театра провожали друг друга. МЦ переписала от руки Анне Андреевне стихи, которые той понравились, вдобавок к оттискам двух чешских поэм. В устном исполнении встретились две другие поэмы — ахматовская «Поэма без героя» и цветаевская «Поэма Воздуха», не соприкоснувшись. Ахматова оглянулась туда, где МЦ давно не было. Туда, где ее не было и тогда, когда это было. Арлекины, коломбины и пьеро Трехпрудного были совсем не те, что проносились в петербургском вихре 1913 года у Ахматовой. И какое дело было в июне 1941-го Ахматовой — до полета Линдберга и семи небес, не имеющих никакого отношения к низкому потолку тесной комнатушки, мало чем отличающейся от клетки двух медведей. Ясновидящая Ахматова уже отстояла свое с передачею под Крестами, МЦ по близорукости не видела Лефортова и Бутырок, таща свои передачи. Ахматовская козлоногая героиня плясала не для МЦ, смотрящей в профиль. На следующий день они увиделись у хлеб-никоведа Николая Харджиева в Александровском переулке Марьиной Рощи, МЦ ходила по комнате, беспрерывно и ярко говорила. После Ахматова сказала:

— По сравнению с ней я телка.

Харджиев успокоил:

— Но у вас есть одно преимущество, которого нет у Цветаевой. Ваши стихи совсем не виртуозны.

Об ахматовском стихотворении «Поздний ответ», датированном 16 марта 1940 года, а потом автором переда-тированном с добавлением то 1956-го, то 1961-го, нельзя сказать нечто определенное, кроме того, что само по себе стихотворение сильное, проникновенное, но к диалогу с МЦ вряд ли имеет отношение.

Белорученькая моя, чернокнижница.

М. Цветаева

Невидимка, двойник, пересмешник, Что ты прячешься в черных кустах, То забьешься в дырявый скворешник, То мелькнешь на погибших крестах, То кричишь из Маринкиной башни: «Я сегодня вернулась домой, Полюбуйтесь, родимые пашни, Что за это случилось со мной. Поглотила любимых пучина, И разрушен родительский дом». Мы с тобою сегодня, Марина, По столице полночной идем, А за нами таких миллионы, И безмолвнее шествия нет, А вокруг погребальные звоны, Да московские дикие стоны Вьюги, наш заметающей след.

Если это и ответ, то слишком поздний. Это больше похоже на комментарий к несостоявшемуся диалогу. Более того, речь о равенстве, о фигурах одного роста, а это в принципе не допускалось Ахматовой. «И слава лебедью плыла / Сквозь золотистый дым…» (Ахматова, 1910-е годы). Только небывалый объем цветаевской славы мог подвигнуть гордячку Ахматову к признанию условного равенства. В 1940-м — и даже раньше — могла появиться лишь первая строка: «Невидимка, двойник, пересмешник». Осознание ведомых за собой миллионов — финал, апофеоз ахматовского мифа, надпись — золотом по мрамору — на парном памятнике.