Читать «Марина Цветаева. Твоя неласковая ласточка» онлайн - страница 470

Илья Зиновьевич Фаликов

Декабрь морозный в небе розовом, Нетопленый темнеет дом, И мы, как Меншиков в Березовом, Читаем Библию и ждем…»

На Кузмине они сходились, но МЦ отвлечена от конкретики, охвачена стихийным порывом: «Первый ответ на вид Вашего письма: удар в сердце — и ком в горле и пока я письмо (аккуратно) вскрывала — ком рос, а когда дело дошло до вида букв — глаза уже были застланы, а когда я, приказав им — или себе — подождать — прочла и дочла — я уже ничего не видела — и все плыло. И я сама плыву сейчас, вместе с глазами и буквами».

Ледяная тиара гор — Только бренному лику — рамка. Я сегодня плющу — пробор Провела на граните замка. Я сегодня сосновый стан Обгоняла на всех дорогах. Я сегодня взяла тюльпан — Как ребенка за подбородок.

16–17 августа 1936

Цикл «Стихи сироте» — семь стихотворений. Такого взлета у МЦ не было давно. Она не мудрствует лукаво в привычном словаре и системе образов, оказавшихся неотработанными. Все предыдущее — лишь площадка для того, что сотворяется сейчас. Это все у нее уже было — и скалы, и плющ, и горизонт, и пещера. Было — не было. Говорится впервые в жизни:

Могла бы — взяла бы В утробу пещеры: В пещеру дракона, В трущобу пантеры. В пантерины — лапы — — Могла бы — взяла бы. Природы — на лоно, природы — на ложе. Могла бы — свою же пантерину кожу Сняла бы… — Сдала бы трущобе — в учебу! В кустову, в хвощёву, в ручьёву, в плющёву, — Туда, где в дремоте, и в смуте, и в мраке, Сплетаются ветви на вечные браки… Туда, где в граните, и в лыке, и в млеке, Сплетаются руки на вечные веки — Как ветви — и реки… В пещеру без света, в трущобу без следу. В листве бы, в плюще бы, в плюще — как в плаще бы… Ни белого света, ни черного хлеба: В росе бы, в листве бы, в листве — как в родстве бы… Чтоб в дверь — не стучалось, В окно — не кричалось, Чтоб впредь — не случалось, Чтоб — ввек не кончалось! Но мало — пещеры, И мало — трущобы! Могла бы — взяла бы В пещеру — утробы. Могла бы — Взяла бы.

Савойя, 27 августа 1936

Через четыре дня, в понедельник 31 августа — письмо МЦ Штейгеру: «Дитя! Начнем с дела. Вы отлично сделали, что не приехали, Вы поступили как умный хороший зверь, который пошел отлеживаться в берлогу. (Если бы Вы тотчас приехали — это был бы удар радости, которого я не мыслю. У меня всегда чувство — что я умру от радости — или от страха.) <…> Убеди меня, что я тебе — нужна. (Господи, в этом все дело!) раз-навсегда убеди, т. е. сделай, чтобы я раз-навсегда поверила, и тогда все будет хорошо, потому что я тогда могу сделать — чудо».

Стихи ему она писала вперемежку с пушкинскими переводами, в частности — с «Бесами» («Les Demons»). Может быть, ему нелегко было читать ее вердикт: «— Почему Ваши письма настолько лучше Ваших стихов? Почему в письмах Вы богатый (сильный), а в стихах — бедный. Точно Вы нарочно изгоняете все богатство своей беды и даете беду: бедность. Почему Вы изгоняете все богатство своей беды и даете беду — бедную, вызывающую жалость, а не — зависть. <…> — Вам в стихах еще надо дорасти до себя-живого, который и старше и глубже и ярче и жарче того». Он посвятил ей стихи: