Читать «Марина Цветаева. Твоя неласковая ласточка» онлайн - страница 403

Что касается «какого-то профессора»: МЦ о тех исследованиях толком не знала. Работа «А. С. Пушкин (Антропологический эскиз)» профессора антропологии и этнографии Московского университета Д. Н. Анучина публиковалась в 1899 году, к столетию Пушкина, в газете «Русские ведомости», в этом же году выпущен отдельный оттиск работы, в которой давалась новая антропологическая справка о прадеде Пушкина. Анучин писал, что «тип абиссинцев не может быть отождествлен с семитским; он воспринял в себя, несомненно, семитскую примесь, как с другой стороны и примесь крови негров, но в массе населения он является своеобразным, занимающим как бы среднее положение между семитским — даже типом брюнетов белой расы вообще — и негритянским. Эта своеобразность типа оправдывает выделение абиссинцев совместно с галласами, нубийцами, египтянами и т. д. в особую антропологическую расу, которой обыкновенно теперь придают название хамитской». Анучин анализировал сохранившиеся портреты Пушкина, в том числе и словесные, и нашел, что «некоторый семитический оттенок был присущ физическому типу Пушкина».

В эти июньские дни — опять-таки случайно и все-таки не случайно — она встречается с внучкой Пушкина.

Белобрысая, белобровая, белоглазая немка, никакая, рыбья, с полным ртом холодного приставшего к нёбу сала (жирно картавит).

— У Вас есть какой-нибудь листок Пушкина?

Она, с удовлетворением и даже горделивой улыбкой:

— Ни-че-го. Папá все отдал в Академию наук. <…> Читаю Стихи к Пушкину, разрываюсь от волнения — что перед внучкой. Одиноко — разрываюсь, ибо не понимает ничего и не отзывается — никак. (Е<лена> Н<иколаевна>, за всех хвастливая, спешно объявляет ей, что я самая великая и знаменитая поэтесса и т. д. — чего наверное не думает.) <…>

Из моих стихов к Пушкину — самых понятных, то, с чего все и повелось: «Бич жандармов, бог студентов — Желчь мужей, услада жен» — не поняла ничего и не отозвалась ничем, ни звуком (даже: гмм…).

Внучка Пушкина — и я, внучка священника села Талиц.

Что же и где же — кровь.

Пушкин, при всем этом, конечно, присутствовал незримо, не мог не — хотя бы из-за юмора положения.

И, несмотря на: ни йоты, ни кровинки пушкинских, несмотря на (наконец, нашла!) рижскую мещанку — судорога благоговейного ужаса в горле, почти слезы, руку поцеловала бы, чувство реликвии — которого у меня нету к Пушкину — но тут два довода и вывода, к<отор>ые, из честности, оставляю оба: