Читать «Мертвопись» онлайн - страница 207

Миронов поднялся на ноги и ушел по лестнице на второй этаж. Не было его минут десять. Гуров уж начал подумывать, что вор ушел совсем, но снова услышал шаркающие шаги. Миронов спустился с лестницы, держа в руках большую черную папку. Он остановился посреди комнаты, как будто не решаясь отдавать компромат московскому полковнику. Гуров не спеша поднялся и подошел к старому вору:

– Ну? Ты точно решил мне это отдать?

– Обещаешь наказать их? – процедил Мирон сквозь зубы.

– Я обещаю использовать эти материалы, чтобы дать ход делу и отдать под суд преступников, кем бы они ни были. Не я наказываю, наказывает закон.

– Ты меня понял, зачем играть в слова, – устало ответил Мирон. – Обещаешь помочь дочери? Если она нуждается в помощи.

– Это обещаю, – заверил Гуров.

Леха лежал на деревянной лавке в камере временного содержания, двери которой выходили в коридор рядом с дежурной частью управления внутренних дел. Лавка до отвращения пахла свежей масляной краской, от которой уже немного мутило. Наверное, и одежду он где-то в краске испачкает. Опасное это дело – масляная краска. Иногда кажется, что она вообще никогда не высыхает, а только покрывается предательской корочкой, маскирующей повисшие капли или ямки в древесине. Вроде бы и высохла, а нажмешь на такую каплю, надавишь на такую ямку или дырку от сучка, и выдавится тебе на палец или на брюки густая отвратительная жидкость, которую ничем и не смоешь. Кроме, может быть, подсолнечного масла.

Леха поморщился и положил руку на глаза, закрывшись от света, чтобы лампочка не слепила его. Он понимал, что его сейчас все раздражает, что во всем он видит только отвратительное, мерзкое, вонючее. И причина – в его положении. Кажется, конец тебе, Леха Тульский. А когда-то ты был такой же, как и все, – Лешка Горобец. Недолго, правда, был, класса до восьмого, кажется. А потом дурацкая драка, избитый парнишка из соседней школы, суд, приемник-распределитель, колония для несовершеннолетних.

Нет, не так все было. Не совсем так или совсем не так. Были и приводы в милицию, и комиссии по делам несовершеннолетних, и слезы матери, и штрафы, которые мать платила. Платила, а потом приходила с заседания комиссии и порола его ремнем. А он был уже взросленький парнишка, вырывался и убегал на улицу. И психованный к тому же, делал все назло. Вот так было. И деньги у проходивших мимо незнакомых пацанов «шакалили», могли и сумочку вырвать из руки девушки, когда на вино или пиво не хватало. И пьяных, бывало, обшаривали вечерами. Леха хорошо помнил адреналин, который волнами бил внутри: а если попадемся, а если менты! И чувство лихости, и чувство безнаказанности, и сладкое удовольствие тратить чужие легкие деньги. Да, потом, после каждого преступления, они уже казались легкими. Не у станка же месяц стоял. Одна минута страха, который ты поборол и отличился перед дружками, и все! Ты герой, и ты при деньгах.

А потом суд, колония. И началось новое самоутверждение, но уже в другой среде. Здесь на Леху смотрели не дружки детства, не пацаны, для которых улица – дом родной. Здесь все серьезнее, здесь бок о бок с Горобцом находились люди, для которых зачастую колония была родным домом. И его приняли, понравились бесшабашность и лихость Алексея. И еще он частенько приговаривал, что ничего не боится, потому что Тульский, а в Туле делают вещи крепкие: и самовары, которые столетиями служат, и оружие. Так и нарекли его паханы Лехой Тульским. И как-то незаметно для Горобца его жизнь потекла в ином русле, в ином измерении. А потом, так же неожиданно, Леха вдруг понял, что возврата к прошлому нет.