Читать «Крестоносцы социализма» онлайн - страница 72

Николай Алексеевич Троицкий

Таким образом, Ткачев отказался от основополагающего тезиса народнической доктрины, которого держались и лавристы, и бакунисты, столь различавшиеся между собой: «все для народа и посредством народа». Не удивительно, что большинство народников выступило против бланкистской (якобинской) ставки Ткачева на «революционное меньшинство». С.М. Кравчинский выразился даже так, что «в революции все жанры хороши, кроме якобинского и самодержавного». В полемику между Ткачевым и Лавровым вмешался Ф. Энгельс. «Нам начинает казаться, – съязвил он по адресу Ткачева, – что не русское государство, а скорее сам г-н Ткачев висит в воздухе» со своей тактикой. Вообще, споры между бакунистами, лавристами и ткачевцами были острыми (однажды некий лаврист «в страстном желании уничтожить анархию съел, в буквальном смысле слова, анархистский листок»), но всегда велись в русле идей, не переходя «на личности». При этом бакунисты, например, помогли Ткачеву издать его брошюру, направленную против Лаврова, а против общего врага, каковым для них была власть, «люди все трех кличек» поднимались, «как один человек».

Итак, направление Ткачева было заговорщическим и политическим. Оно грешило революционным авантюризмом, уходившим корнями «в святое нетерпение» (как выразился Герцен) «Молодой России» П.Г. Заичневского. Но ряд вполне трезвых идей Ткачева стал ценным вкладом в идеологию народничества. Таковы его идеи о необходимости сплоченной организации революционеров, о создании демократического государства, о значении политической борьбы и, наконец, о нравственном контроле за властью.

В сравнении с Лавровым и даже Бакуниным Ткачев как революционер был менее строг нравственно. «Нравственное правило, – считал он, – имеет характер относительный, и важность его определяется важностью того интереса, для охраны которого оно создано» (1.194). Ткачев не соглашался с Бакуниным и Лавровым в том, что власть портит людей: «честных и хороших людей, – возражал он, – власть еще никогда не портила», и называл для примера М. Робеспьера, Ж. Дантона, Д. Вашингтона (3.146). Тем не менее, он признал необходимым, чтобы «честные и хорошие» революционеры, придя к власти, оберегали ее «от захвата разными интриганами и политическими честолюбцами» (3.382).

В зарубежной историографии народничества (от русских эмигрантов Н.А. Бердяева и М.М. Карповича до «коренных» американцев А. Уикса и Д. Харди) популярен тезис о преемственности и чуть ли не полном тождестве идей Ткачева и Ленина. У нас этот тезис отчасти поддержали в 20-е годы М.Н. Покровский, сегодня – Е.Л. Рудницкая. «Диктатура партии, – читаем у Е.Л. Рудницкой, – оттеснение народа как деятельной социальной и политической силы, насильственная ломка экономического строя народной жизни во имя абстрактной идеи, достижение высокой цели любой ценой – все это шло вполне по Ткачеву». Эта мысль нуждается в двойной корректировке. С одной стороны, можно сказать, что «все это шло» и «по Макьявелли», «по Пестелю», «по Нечаеву», а с другой стороны, и это главное, здесь не учтено революционное творчество самого Ленина: разве идеи его книг «Что делать?», «Шаг вперед, два шага назад», «Две тактики социал-демократии в демократической революции» изложены «вполне по Ткачеву»?