Читать «Поэтесса в жанре ню и другие рассказы» онлайн - страница 9

– И что?

– Не сразу узнала. Сидит тётя, корона по всей голове. Просмотрела мои листочки и сообщает через губу: «Это печатать невозможно. Слабо». Я говорю: «Тебе же нравилось?» «Не на том уровне. Для самодеятельности да, а здесь другие требования».

– Нормально!

– Ладно, нет так нет, – пожала Ника плечами, – извините, напрашиваться не буду. Беру папку, разворачиваюсь. Переживём. Она говорит: «Постой, Вероника, я тебе желаю добра. Думаешь, я этого не проходила? Сама в твоём возрасте принесла стихи в журнал. Теперь вижу, что был юный бред, а тогда расстроилась. Мне посоветовали студию Березина. Я занимаюсь там двадцать лет».

– Лермонтов немногим больше прожил на свете, – сказал Олег.

– Если бы только он. Она продолжает: ты, мол, не растёшь без наставника, сколько читаю, всё одно. А это ремесло, ему надо учиться.

– И не бесплатно?

– Естественно. Назвала этапы роста, я даже запомнила. Сначала у тебя просто рифмованные строчки. Это, значит, мой нынешний уровень. Потом учишься, следуя за мэтром. Затем обретаешь собственный голос. Лет через пятнадцать. Примерно как она обрела.

– По-моему, он либо сразу есть, либо не стоит и мучиться, – сказал Олег.

– Я думаю так же. Мира говорит: «Сходи к Березину, позанимайся». А я его читала, не нравится категорически. Не вижу, чему учиться, куда за ним идти. Сдуру так и брякнула.

– Почему сдуру?

– Наступила на что-то личное. Она прямо взвилась. «Он в тысячу раз лучше тебя! Малолетняя графоманка! Скажи спасибо, что с тобой вообще разговаривают!» Я опешила, но пытаюсь сохранить деловой тон. «Можешь объяснить мне, глупой, чем конкретно плох этот первый стишок? Ты же его две недели назад хвалила». Она стала плести какой-то вздор. Образа не видит. Нет, понимаете, образа. Но это разные вещи: ты не видишь и нет? И меня понесло. Ах, так! А судьи кто? Ты, что ли? Которая пишет «сходит душа с ума»? Достаю телефон, при ней набираю в яндексе «сходит душа с ума». Сорок миллионов результатов. Вот, говорю, твоя песня, похожая на сорок миллионов других песен. Вот твой собственный фальшивый голос! На это потратила двадцать лет? Лучше бы вышивала крестиком!

– Приложила.

– И не остановиться. Самое ужасное, действительно выдаю то, что думала всегда. При этом говорила и писала комплименты.

Вероника грустно помолчала.

– Вот такие творческие отношения. Считаем друг друга, простите, merde, но лицемерим. И однажды вылезает правда. Мира покраснела, позеленела пятнами, выскочила из-за стола. Ну, думаю, конец фильма. Сейчас прыгнет, и… Хрупкая на вид, но когда-то служила в МВД, мало ли что умеет. Я не знала, то ли бежать, то ли кричать «Помогите!», то ли всё-таки выпустить когти и махнуть ногой.

– Но не пришлось?

Вероника покачала головой:

– Она стала плакать, смеяться, хохотать… Я впервые увидела истерику, как в книгах у великосветских дам. И ушла по-английски в полной прострации. Не помню, как доехала домой, как уснула. Утром вконтакте куча сообщений от Миры. Ты оттолкнула протянутую руку! Ты никто! Не тебе судить! Меня ценят читатели и критики! Тут же отзывы о её творчестве, штук пять как под копирку, в каждом слово «пронзительно». И не ответить, я в чёрном списке. Я сначала её пожалела. Мало ли что видела на службе? Может быть, такое, отчего и тронешься. И с психушкой знакома… А потом дошло. Балда, сама перед собой закрыла двери! Теперь не мечтай о публикациях. Не только в Питере, хоть в Красноярск отправь писульку, хоть во Владивосток, все будут знать: довела Комиссарову до припадка. Мирка постарается. И жалко стало уже себя. Я подумала: не пойду на съёмку, попрошу отменить. Сама заплачу, если надо. Даже написала извинения в отдельном файле, чтобы скопировать и отправить тебе. Но решила: нет. Ты не виноват и не должен страдать. Пойду и буду держаться как ни в чём не бывало…