Читать «Культовый Питер» онлайн - страница 141

Эта тюрьма построена архитектором Томишко, прославившимся возведением именно таких сооружений. При взгляде сверху корпуса ее составляют крест. Выпуклые кресты видны и на массивной кирпичной ограде. Когда-то эта тюрьма была лучшей по всем показателям. Но за прошедшие сто лет многое изменилось. Но главное — никто из начальства, ни в советское время, ни в наше, не хочет запятнать свое имя строительством новой тюрьмы. Пусть лучше будет как есть — так благороднее.

Напротив Крестов, на том берегу, художник Шемякин поставил памятник всем жертвам репрессий — страшных сфинксов, у каждого из которых полголовы — это обнаженный череп.

После Крестов берега пустеют. Вот уходит вглубь желтым полукругом охраняемая каменными львами дача Кушелева-Безбородко, где даже Дюма-старший бывал. И берега пустеют. Лишь виден еще позади, как последний «маяк города», достигающий небес, растреллиевский Смольный собор. Ну что ж это, наверно, неплохо, когда сам Растрелли провожает тебя!

Дальше берега обретают уютный сельский вид. О том, что сзади нас остался огромный город-порт, напоминают лишь громадные, как пятиэтажные дома, сухогрузы и низкие, но длинные баржи. На них идет уютная жизнь. Этакие плавучие хутора — женщины стирают и вешают белье, резвятся дети. Тем временем Нева становится уже опасной. Из воды торчат камни, «луды», как их называют по-местному, возле них крутится вода.

И вот впереди на возвышенности возникает старинная крепость — Шлиссельбург, по-русски Орешек. Когда-то он звался еще Нотебург, город-ключ. Крепость эта запирала Неву и дорогу на Балтику. И в другую сторону — в Ладогу и Онегу и в северные моря. Перед самой крепостью широкий бурлящий разлив, где нет ни корабля, ни даже лодки, — Шереметевская отмель. Все суда пробираются вдоль бережка — фарватер там, из-за крепости свежий, незнакомый ветер. Дует с Ладоги, откуда вытекает могучая Нева, давшая нашему городу жизнь.

И было лето, которое мы сплошь провели с Никитой на катере. Помню, как плыли мы от его дома упоительными изгибами Грибоедовского канала. Плавно изогнутая ограда Финансово-экономического института, зарешеченные арки в желтой стене проплывали слева. Эхо мотора, чуть отставая, летело сзади. Я снял кеды, лег на носу, облокотясь на покатую рубку, подбоченясь. Мое официальное звание на борту было — зам по наслаждениям. Считай, приступил к обязанностям.

Мы прошли под Банковским мостом с златокрылыми львами — грифонами — по углам моста. На цепях, зажатых зубами, они держали мост. Под мостом стук нашего дизеля стал чуть громче, но ненадолго. Мы снова выплыли на простор. Слева пошло огромное здание общежития Финэка. Четные этажи там, кажется, женские, и мы, кажется, бывали там — в прошлой жизни. Прочь, прочь! Природа, чистота — лишь это теперь интересует нас! Гордым караваном навстречу нам плыли вытаявшие изо льда бутылки, иногда чокаясь, словно приветствуя друг друга после долгой разлуки. Некоторым бутылкам повезло меньше: стояли в сонных заводях по углам, в сморщенной бурой пенке. Одна бутылка вообще попала в переплет: из-за застрявшей ветки образовался водоворот, бутылку засасывало вглубь, потом она, звонко чмокнув, выскакивала, сияя чистотой, так и не захлебнувшись до конца, и снова ее засасывало по кругу. Пусть! Спасать ее мы не стали: буйство природы нам больше по душе! Последняя прозрачная, призрачная льдина, дождавшаяся мая в темном углу, вдруг отделилась от шершавой стенки и встала поперек. Наш ледокол раздавил ее с легким хрустом. Все-таки мы выплыли, несмотря на все проблемы! И плывем, несмотря на преграды!