Читать «После ледохода» онлайн - страница 2

— Эх, Вася, Вася, — вздыхает Тася, — а какие теперь люди пошли. Вон у Матрены Грековой внучок, за три года пять классов осилил. А я-то как вспомню — один стишок два года учила. Но уж зато запомнила на всю жизнь, кажись. Айнц, цвай, драй, фир. Ин ды шуле геен вир. Ин ды шуле комен вир, унд бекомен финф унд фир. Это на немецком, Васенька. Эх, а может, и в нас чего такого было, да только учителя никудышные попадались. Я вот как вспомню Григория Ивановича. Ну какой он к фигу учитель был? Если по сегодняшним меркам — пьяница... Пьяница, да и только, хоть и хороший человек.

— Это он после войны такой стал, — тихо говорит Василий, — после ранения запил. А раньше-то, говорят, в рот не брал... А что, работает он еще в школе-то?

— Какой там, — махнула рукой Тася и подперла голову кулачком, — давно уже воду по домам возит. Недавно был, ты его чуток только и не захватил.

Василий берет в руки стакан, смотрит его на свет и, может, впервые жалеет о том, что стольким событиям в родном селе он не был свидетелем. Что столько тепла и доброты отдано чужим людям, совершенно случайным в его жизни. Но, с другой стороны, повидал он белый свет, пожил весело и свободно, а в деревне разве этак можно? Ну, женился бы он на Марии, ну, дети пошли бы, заботы, обязанности — разве куда сорвешься. Так бы и высидел свой век у одного порога.

— Выпьем, что ли? — встрепенулась Тася и, не дожидаясь Василия, запрокинула маленькую головку с рыженькими завитками у висков, обнажились остренькие ключицы, и едва заметно проступили груди под вязаной кофтой...

— Василек-Мотылек, — вздохнула Тася, — а и любила же я тебя. Век не забуду, как ты меня с лодки на озере выносил. Ты ведь нас тогда полдесятка перетаскал, и Марийку тоже, а мне казалось — меня только одну. Да думаешь, я той воды испугалась, тю..ю, держи карман шире, забоюсь я, как раз. Мне тебя обнять хотелось. А Марийка, змея, вмиг все усмотрела, — Тася смотрит на Василия круглыми, доверчивыми глазами и тихо спрашивает: — Ты-то хоть помнишь?

— А то, — смущается Василий и двигает табуретку подальше от стола. Теперь ему уже не видно луны, но тускло и далеко светят для него звезды. Василий в задумчивости смотрит на них и не видит себя молодым. Так что-то, какие-то обрывки, а чтобы целыми картинами, как у Таси, этого нет.

— Поздно уже, — спохватывается Тася, и голос у нее становится напряженным. Быстро и бесшумно она собирает посуду, наливает воду в рукомойник. — Как стелиться-то будем: вместе или поврозь?

Василий наваливается спиной на стену, пытается зевнуть, но зевок у него не получается. «Она тебя и водкой напоит, и приласкает, — вспоминается ему гневный крик Марии, и он, потягиваясь, нарочито равнодушно говорит:

— Устал я, Тася, — и, словно почувствовав какую-то свою вину, торопливо добавляет: — Я пешком со станции пришел. Да и в поезде теснота, так и не поспал...

3