Читать «Крик с Арарата. Армин Вегнер и Геноцид армян» онлайн - страница 96

Описание Вегнером массовых убийств дает наглядное представление о безудержной свирепости фанатически настроенной толпы, подстрекаемой к грабежу и убийствам, и о страданиях беспомощных, подвергшихся насилию и мучениям армян. И тем не менее представляется странным, что Вегнер стремится закончить свой рассказ на оптимистической ноте. Так, он показывает, как любовь помогает подняться над вакханалией зла. Лутфи, сын чудовища-губернатора из Эрзерума, полюбив прекрасную вдову-армянку Сирпухи, спасает ее и пытается начать с ней новую жизнь вдали от города.

Такой неожиданный поворот соответствует пацифистски-гуманистическим воззрениям Вегнера. К сожалению, если такие случаи и могли иметь место, они были всего лишь редким исключением и никак не влияли на общую картину — в период с 1894 по 1896 год было убито не менее 300 тысяч армян и 2500 их деревень подверглись разорению.

Добрый свет - Barì Luis^[121]

(...) Вот что случилось со свидетелем, который пытался рассказать и написать об их трагедии и их конце. Он по-прежнему несет бремя данного им обещания вспомнить о погибших, если ему удастся вернуться на Запад. Но его никто не желает больше слушать.

Прошло пятьдесят лет. Другие народы, в том числе и более многочисленные, пережили тяжелейшие страдания. Свидетель исполнен стыда и некоего чувства вины. Он видел такое, чего нельзя увидеть, не рискуя собственной жизнью. Не значит ли это, что он должен умереть, как человек, увидевший лик Бога?

Он окружен молчанием. Куда ни повернись, он всюду наталкивается на запертые двери. «У нас свое горе!» — так говорят или думают люди. «Мы переживаем трагедию своего народа. Зачем нам терзаться чужой болью, давно забытой?»

Они хотят жить без тревог и печали, проводить дни, не ведая о том, какое насилие и какие беды постигли предшествующие поколения. В начале двадцатых годов, когда свидетель этих ужасов, предполагая, что нечто подобное может произойти и на Западе, проиллюстрировал увиденное множеством фотографий и всеми документами, какие смог собрать в лагерях смерти, жители Германии и соседних стран, узнавшие об этом, испытали страх, но все же подумали: «Аравийская пустыня — она так далеко!»...

Прощание с самим собой^[122]

(...) Частицей моей души я привязался и к Израилю, и к Армении, и к Италии, и к Англии. Какой-то частью моего существа я вновь полюбил юность, проведенную в Германии, другая жила в Турции, в Аравии в городе Багдаде, в Швеции, в Берлине, где прошел самый долгий период моей жизни. Еще часть пребывает на островах Липари, где у подножия вулкана Стромболи я реставрировал башню, чтобы с нее можно было видеть море. Другая частица осталась в том месте, которое снится мне в мучительно ностальгических снах — на берегах Одера в Силезии, где я более всего чувствовал себя дома: я вырос там, но мне никогда больше не доведется там побывать.