Читать «Языковой вкус эпохи» онлайн - страница 2

Впрочем, точнее для характеристики этих весьма бурно развертывающихся процессов подходит термин либерализация, ибо они затрагивают не только народные пласты общенационального русского языка, но и образованные, оказавшиеся чуждыми литературному канону последних десятилетий. В целом литературно-языковая норма становится менее определенной и обязательной; литературный стандарт становится менее стандартным.

В известной мере повторяется ситуация 20-х годов, когда послереволюционный розовый оптимизм порождал желание глубоко преобразовать не только общественный строй и экономическое устройство, но и культуру, но и литературный языковой канон. Разумеется, современники весьма различно оценивали происходящее (см.: Л. И. Скворцов. О языке первых лет Октября. РР, 1987, 5; ср. С. О. Карцевский. Язык, война и революция. Берлин, 1923; А. М. Селищев. Язык революционной эпохи. М., 1928). Такая социальная ситуация хорошо согласуется с идеями А. А. Шахматова о расширении границ литературного языка, и именно так мыслили и действовали представители, как выражался С. И. Ожегов, новой советской интеллигенции. Методисты, в частности, утверждали, что традиционный предмет родной язык в русской школе есть по сути дела изучение языка иностранного, что требуется «расширять изучение стандартного языка… изучать диалекты, которыми наш стандартный язык окружен, от которых он питается» (М. Солонино. Об изучении языка революционной эпохи. «Русский язык в советской школе», 1929, 4, с. 47).

«Старая интеллигенция», по большей части в эмиграции, стояла за неприкосновенность литературного языка, возмущаясь наводнением его диалектизмами, жаргонизмами, иностранщиной, даже изменением правил правописания, особенно изгнанием буквы ять. Этот диаметрально противоположный подход победил и внутри страны, наметившись в 30-е и безусловно восторжествовав в 40-е годы. Связанная с авторитетом М. Горького дискуссия 1934 года наметила путь к массовому окультуриванию речи, требуя писать по-русски, а не по-вятски, не по-балахонски. Сознательная пролетарская языковая политика проходила под лозунгом преодоления разноязычия, прежде всего крестьянского – единый национальный язык всем трудящимся. Языковая вариативность сковывалась и в самом литературном языке.

В силу этих, по необходимости схематично и упрощенно изложенных событий истории, а также и ряда последующих, к 50-м годам мы пришли с весьма закостеневшей и строго насаждавшейся литературной нормой, вполне отвечавшей социально-политической ситуации тоталитарного государства. К концу первого послевоенного десятилетия против нее стали бороться – как своей практикой, так и теоретически – свободомыслящие писатели, и в первых их рядах был К. И. Чуковский. Возврат к живым ориентациям был, однако, болезненным. Россия в целом оказалась более склонна к консервативному, чем к новаторству.

Повторится ли история? Сейчас наше общество, вне всякого сомнения, встало на путь расширения границ литературного языка, изменения его состава, его норм. Более того, нормальные темпы языковой динамики резко повышены, что создает нежелательный разрыв в преемственности традиций, в целостности культуры. Даже будучи быстро приостановлены, такие процессы 20-х годов – с их созидательной установкой на либерализацию языка – оставили значительные следы в нашем образованном общении. И уже сейчас все громче раздаются голоса, выражающие опасения о состоянии русского литературного языка, к которому ведет следование по пути расширения литературно-языковых границ.