Читать «Крылья холопа» онлайн - страница 139

Константин Георгиевич Шильдкрет

— А мы не постоим за этим… тем самым…

— Ты сам в амбар загляни. Что захочешь — твое будет.

Силыч властно топнул ногой.

— Замолчите, раскудахтались больно! — И отвесил новый, еще более глубокий поклон. — И то: покажи милость, загляни в кладовую. Тут она, недалече, под нами.

Выводков было рассердился:

— На кой мне кладовая ваша с белками да куницами! Тьфу! — вот они мне. — Но заметив, какую боль причиняют людям его запальчивые слова, переборол себя и принялся терпеливо объяснять, почему необходимо именно здесь, а не в другом месте строить воинскую заставу.

Оничковцы внимательно слушали, поддакивали, сочувственно качали головами, но выражение их лиц лучше самых веских слов показывало, что у них нет никакого желания добровольно покинуть селение. Чуть свободней вздохнули они, когда Никита клятвенно обещался помочь им строить другую деревеньку и не выселять их из обжитого починка до тех пор, покуда в новом селении все будет готово.

— А как справите новоселье, — предложил он на прощанье, — иди, кто хочет, ко мне на работу. Урок для всех найдется. Всё нам на потребу, хану в погибель…

И, построжав, прибавил:

— Только, чур, больше не сулите поминков, то приказных забота. То не наше, не крестьянское дело.

На том и расстались покуда.

Не успел Никита покинуть убежище оничковцев, как перед ним внезапно появился Матвейка.

— Опять ты!

— Дяденька… — жалобно шмыгнул он носом. — Почему только больших звал работать? А нас, маленьких?

— А ты пошел бы ко мне?

— Я-то? Только вели.

— А у мамки спрашивал?

— И маманька и дед Силыч — все, все отпускают к тебе. Возьми меня, дяденька!..

— Что ж, придется уважить. Пошли.

— Пошли, дядя Никита!

Ночевал паренек уже на новом месте — в дяденькином шалаше…

Ровно через три дня Никита начал выполнять свое обещание. Под его наблюдением оничковцы вырыли на новом месте, еще более глухом, чем прежнее, обшитые тесом просторные землянки. В стороне от деревеньки поставили прочный, из дубовых бревен, амбар, к которому вели особые, нарочито запутанные переходы. Такие же, но еще более переплетенные, почти неуловимые для глаза тропинки вели от починка к болотистой речушке, скрытой в густых зарослях камыша.

— Не деревня, а усадьба боярская! — восторгались беглые. — И, кроме всего прочего, возьми-ка нас теперь голой рукой!

Но это было только вначале. А стоило лишь пообжиться немного в новом селении, как одна за другою стали обнаруживаться прорехи.

Вконец износилась одежда. Имелись, правда, в изобилии звериные шкуры, из которых женщины ловчились шить что-то похожее на сарафаны и епанчи, но это никого не удовлетворяло. «На русских не похожи», — улыбались оничковцы.

С каждым днем все острее и острее чувствовалась отчужденность от всего мира. «Живем словно в могиле, — вздыхали крестьяне. — Из одного погоста на другой перешли». Их тянуло к народу, к говору человеческому, к людской суете.

И еще вспоминались пышные хлебные караваи. Это ничего, что оничковцам редко приходилось лакомиться вкусным, душистым ржаным хлебом. Им бы хоть поглядеть на него, увидеть бы рожь, ворошить благодатные зерна, просыпать их сквозь пальцы и вдыхать с безмерным наслаждением хлебную пыль!.. Что же касается Силыча, так ему бы даже и не лукошко, а самую малую чуточку — только для домовины. Каково радостно ему знать бы, что изголовье гроба, где он будет лежать, посыплют, по его завету, хлебным зерном.