Читать «Буковски. Меньше, чем ничто» онлайн - страница 123

В той критике постмодерна, примером которой может служить теория Юргена Хабермаса, усматривающего в постмодерне незавершенный проект самого модерна, его – модерна – имманентную раздвоенность, шизофреническую расщепленность на норму и сразу ее нарушение, на гегелевские тезис и антитезис, – в этой критике есть, таким образом, изрядная доля истины: она обнажает незавершенный проект модерна как один большой парадокс. Некоторым представителям Франкфуртской школы, что делает ее критику по-прежнему актуальной, вообще удавалась очень результативная работа интуиции. Поэтому и теперь можно лишь подивиться той прозорливости, которая позволила Хоркхаймеру и Адорно, находящимся, к слову, в своем собственном американском изгнании, символизировать внутренний порок двойственности, свойственной Новому времени (то есть модерну) и его наиболее рационалистическому ядру – Просвещению, – фигурой гомеровского Одиссея.

Хитроумный Улисс, умеющий выжить, проплыв между двух смертельно опасных крайностей, превращается в «Диалектике Просвещения» в главного героя всей европейской культуры, который поэтому не может устаревать даже в этот надменный и постсовременный XX век. Хитроумный Одиссей черпает силу в собственной слабости: привязанный к мачте и очарованный их сладким пением, он спасается от сирен; представившийся Никем, редуцировавшийся до безымянности (которая в древние времена воспринималась серьезнее и болезненнее, чем теперь), он спасается от Полифема – и далее в том же духе.

Хитрость вечного западного героя в том и состоит, чтобы, ослабляя себя, тем самым делаться сильнее всего окружающего его мира. В лице этого героя абсолютный минимум совпадает-таки с абсолютным максимумом, умаление означает полноту победы. Последние два столетия западной культуры переполнены примерами подобной улиссовой хитрости.

Буковски – Улисс, притворившийся, спасаясь от Полифема, Никем, да так, что ему это понравилось. Он решил посмотреть, что будет, если прожить этим Никем всю свою жизнь, что будет, если под именем Никого стать популярным и знаковым литератором. Это хитрость высокого уровня, она принесла своему автору настоящий успех.

Бегая туда и сюда от огромного циклопа нормативной культуры, по ходу дела приплясывая и прикладываясь к бутылке, Буковски прекрасно отыграл свой авторский миф минимального литературного Я, упрощенной поэтики на грани исчезновения, нулевой авторской субъективности. Он превратил свою слабость в великую силу и выиграл войну своей жизни – именно тем, что в ходе ее проиграл все отдельные битвы подряд.

В итоге сказать, что Буковски – плохой писатель, значит сделать ему комплимент, поучаствовать в его канонизации. Да, он образцово плохой, и именно поэтому он великий. Быть хуже, быть меньше Буковски – разве такое возможно? Попробуйте сами. А лучше не надо. Не повторяйте такое дома, оставьте профессионалам.