Читать «Восемь минут» онлайн - страница 47

Лежа вечером в постели, Старик каждый день проходил один и тот же путь. Он шел от слегка покосившихся, наклонившихся внутрь сада ворот, за которыми была река. Тонкие, покрытые ржавчиной рамы створок держала железная, порванная кое-где сетка. Ворота заслоняли густые заросли сирени. Старик углублялся в сад. Аллея всегда была одна и та же: полоса, посыпанная мелкой речной галькой и окаймленная кирпичами, вкопанными в землю ребром. Красноватые, в пятнах-лишаях, кирпичи кое-где были вывернуты из земли, кое-где утонули, вросли в нее. Сейчас сад выглядел уже другим. Но этот сад был их садом; более того, именно этот сад был их садом, а другой, прежний сад, давно уплыл по реке, словно поваленный, с обрубленными ветвями лес. От того сада остались лишь по два каштана, стоящие в торцах дома, возле углов, да огромный тополь. Этот, нынешний, сад Старик любил даже больше, чем прежний; да и что бы он делал сейчас, скажем, на бывшей площадке для игры в мяч, теперь заросшей кустарником, полевыми цветами, бурьяном. Почти все тут росло само по себе, хозяйничали тут ветер и насекомые: ведь никто, кроме них, не разносил семена, пыльцу, споры. И тем не менее все казалось здесь точно спланированным, все было на своем месте, все подходило друг к другу. Старик шел босиком, не спеша, ощущая попадающиеся между пальцами камешки. Ступал он по гальке легко и спокойно: за это время кожа на пятках и ступнях стала плотной и грубой, он не чувствовал боли, даже наступив на колючку. Дорога была той же самой, он всегда шел одним и тем же путем, без воспоминаний и лишних мыслей. Но каждый раз смотрел на сад по-другому. То выбирал цветы разной окраски: фиолетовые, синие, желтые, белые, любуясь каким-нибудь особенно ярким цветком. Скажем, то венериным башмачком с его полностью открытыми, вздымающимися из розетки длинных светло-зеленых листьев лилово-синими цветами-зонтиками, то одиночными, золотисто-желтыми, сияющими лепестками нарциссов. То вслушивался в музыку листьев, семян, травинок, в шелест трясунки, сухой шорох погремка, тихое позванивание колокольчиков. Идя по аллее, он делал около тысячи шагов, и у каждого шага был свой запах, вкус, аромат. Поблизости от ворот он ощущал запах лаванды или жасмина, дальше сменяли друг друга лимон и ваниль, в других случаях — миндаль или густой аромат меда. Конечно, было так не всегда, порядок часто варьировался, появлялись новые запахи, другие же навсегда исчезали. Иногда он перешагивал — но лишь одной ногой — через кирпичный барьер, трогал шершавые, маслянистые, бархатистые листики, серебристо-шелковые волоски, свисавшие из склоненных куполов пушицы, лезвия осоки, лиловые гроздья ятрышника, бархатисто-медвяные губы лепестков, едва колышимых пробегающим ветерком. Так он подходил к дому, не торопясь, осторожно. Тут он часто садился передохнуть на глыбу бутового камня, перебирая пальцами ног мелкие камешки или любуясь желтыми разлапистыми соцветиями могучих каштанов, высившихся в начале и в конце расходящейся развилкой аллеи. Спешить было некуда: ведь в саду он чувствовал себя как дома. Когда ему случалось быть одному, он часто здесь задерживался. Если же Старуха не могла заснуть или спала беспокойно, он нащупывал через смятую простыню ее пальцы и вел с собой в сад. Они молча шли, держась за руки, по усыпанной галькой аллее, поднимались на террасу, огороженную резными перилами, проходили между шеренгами сложенных металлических садовых стульев, а прежде чем войти в дом, просто так, на ходу, на последнем шаге, оборачивались друг к другу, обменивались, как влюбленные, мимолетным поцелуем. И исчезали в доме.