Читать «Повести и рассказы писателей Румынии» онлайн - страница 192

Василе Войкулеску

Кажется, с той ночи и началось мое просветление, спать я пристроился возле вагона-цистерны. Черная, опаленная трава пахла смолой, лежать на ней было тепло и хорошо. Дул горный летний ветерок. Мне с детства нравился запах бензина, скипидара, которым дома чистили паркет. Тинибальда тоже не капризничала. Где ни остановимся на ночевку — «Если я с тобой — всюду хорошо»… «Боже, как здесь красиво!» В ту ночь мне приснился сон безо всякой психоаналитической мистики: будто я проснулся возле бака со смолой, спустился с гор к вокзалу в Синае, откуда мы начали свое восхождение. Там, прямо на вокзале, я принялся убеждать начальника станции, что должен отправиться на паровозе до Оради. «Хочу написать лучший репортаж в моей жизни, — говорил я. — Про ночь на паровозе. Хочу воспеть огонь, труд и железные дороги Румынии». Начальник станции не возражал, но одного не мог понять: почему именно до Оради. Да потому, что там в пятидесятые годы я добровольцем пошел в армию, хотя мог остаться на заочном факультете — служить в армии со всеми наравне было для меня делом принципа…

Утром Тинибальда поцеловала меня в лоб, потом в губы. Лица рабочих при этом идиллически засветились, на черном фоне сверкнули в ослепительной улыбке их белые зубы — точь-в-точь как на старых рекламах сапожной ваксы.

— Раз тебе такое приснилось — за дело! Едем в Бухарест, и немедленно, надо поговорить с Паулом.

Паула Тинибальда, конечно, не знала, но, как всякий член Общества Красного Креста, обладала восхитительной верой в гуманность слова и человеческих отношений. В том же дребезжащем сопровождении мисок и кружек мы спустились с гор в Буштенах, и я показал Тинибальде библиотеку, где в отрочестве во время старорежимных, по определению Тинибальды, каникул читал Мирчу Элиаде и Камила Петреску. «Знаю, знаю, ты рассказывал о своем темном прошлом!» Потом мы сели в поезд и поехали в столицу. Она уснула у меня на плече, надломленная, как оливковая ветвь.

Паул не возражал против репортажа с паровоза: «Что ж, поезжай, командировку оформим, когда напишешь — посмотрим». Я подумывал о местном маршруте, скажем, Сигишоара — Одорхей. Но Тинибальда была неумолима: «Снова по старым следам?» И правда. Сигишоара — это Диана. Тинибальда сохраняла неусыпную бдительность. Решили так: развернем карту страны, она закроет глаза и наугад ткнет в нее пальцем. Куда попадет — там и пункт назначения.

— Ты поедешь со мной?

— Конечно.

— Что же будет с институтом?

— Оформлю командировку, для меня всюду найдется работа.

Она положила карту на крепкие ляжки. Закрыла глаза.

— Тимишоара.

— Признайся, у тебя там что-нибудь было?

— Маленькое приключение в вагоне-ресторане. Очистил штук десять апельсинов в компании фантастической женщины.

— Подумаешь! Апельсин — не фрукт.

— А что же?..

В Тимишоаре она сопровождала меня всюду, включая управление железных дорог, где я торжественно объявил о том, что еду на паровозе скорого поезда Тимишоара — Орадя и что с техникой безопасности знаком. Пока я подписывал документы, а Тинибальда преданно маячила за моей спиной, начальник управления удивленно таращил на нас глаза. В этот момент ему наверняка казалось, что он присутствует на церемонии регистрации брака. Ему еще не приходилось переживать ничего подобного. Ночью, в двадцать три часа двадцать четыре минуты, я посадил Тинибальду в вагон, а сам по насыпи зашагал к паровозу. Как и в горах Пьятра Краюлуй, меня била нервная дрожь: камни всегда наводили меня на мысли о смерти, исчезновении. Увиденное, прочитанное, пережитое вспыхивало в сознании отдельными словами, обрывками фраз: «вокзальный киоск» — «Кио» — «локомотив» — «Мальро» — «человеческая доля». В кармане у меня лежали блокнот и карандаш. К цианистому калию вел другой путь, со своей насыпью. Он не привлекал меня. Я никогда не думал о самоубийстве.