Читать «Человек бегущий» онлайн - страница 91

Видя, как Вовка кручинится, и желая, наверное, успокоить его, отец сказал: «Мужчина должен…» И в который раз, привычно и весело, он напомнил Вовке, — а скорее отшутился, конечно, — что должен уметь настоящий мужчина. Среди обязательных статей строгого мужского кодекса, которым руководствовался его отец, была и такая: «Должен уметь, если понадобится, заснуть на пустой желудок, хоть в лесу, хоть в чистом поле, один, на сырой земле или в стогу сена». Ну, предположим, так засыпать им еще не приходилось, — во всяком случае, Вовка что-то не помнил ничего подобного, — а вот в палатке жить довелось — позапрошлым летом, когда почти все выходные напролет вкалывали на реконструкции Таицкого водовода. Тогда отец работал еще в одной из мастерских Ленпроекта, доругивался с очередным начальником, разоблачал очередную шайку-лейку, всех этих заговорщиков, решивших весь мир застроить типовыми домиками с плоскими палестинскими крышами, приспособленными разве что для песчаной пустыни. Отец так всегда и говорил об этих горе-архитекторах: «Хотят весь земной шарик превратить в пустыню. Сплошной Ближний Восток всюду будет. Уже есть. Спасибо Великому!..»

Великим отец, конечно, называл Ле Корбюзье, больше всех других, по его мнению, повинного в этих вселенских безобразиях.

Что-то не спалось. Громко тикал будильник на стуле, заведенный, как всегда, на шесть утра. Они ведь с отцом ложились и вставали рано, по-деревенски, как раньше дразнила их мама. «А что? — заводился в шутку отец. — Мы все, если хочешь, вышли из деревни. Из избы, от земли и плуга…» И что-то уж мама возражала ему всегда в ответ, не желая, чтобы за отцом оставалось последнее слово. И он уже не шутил с нею. Так они и спорили, и ругались…

Из другой комнаты слышалось мерное дыхание отца. Осенний ветер задувал в открытую настежь форточку, нагонял тоску. Что-то бессвязное пробормотал во сне отец и заворочался на скрипучей своей продавленной раскладушке. Что ему снится? И там небось с кем-то сражается, воюет за свою справедливость, не уступает и не сдается.

Вовке почему-то стало жаль отца, ну просто жаль, и все, необъяснимо. Надо бы рубашку ему постирать завтра — совсем приехал грязный. И пуговица на пальто, кажется, на ладан дышит — пришить бы не забыть! Сейчас, что ли, встать? Вовка замер в раздумье. Нет, все-таки завтра, пожалуй…

Иногда Вовке казалось, что он старше своего бати лет эдак на двадцать. Глупость, конечно, но в нем просыпалось, наверное, что-то материнское: трезвое, холодное, разумное, — он и сам не знал, что это такое с ним, но в эти минуты отец казался ему запальчивым, вздорным мальчишкой, норовящим переустроить мир своими слабенькими силенками, в одиночку. А мир был жесток и груб, трезв и беспощаден, как говаривала когда-то мама. Отец же кидался на него, словно на амбразуру, открытой грудью, воевал, значит, как тот бедный Дон-Кихот с ветряными мельницами. Ну действительно, может быть, в чем-то мама и права: что сможет он, один, или не один, а пусть с малочисленными своими друзьями, такими же, как отец, непримиримыми, фанатичными? Хотя бы против идей этого Ле Корбюзье? Они, его идеи, уже владеют миром. Или в защиту памятников?.. Впрочем, в то, что памятники, пусть не все, пусть некоторые из них, самые-самые еще удастся защитить, Вовка, пожалуй, верил. Но против типовой застройки, против «дома — машины для жилья», против ориентации на «человека служебного», на этого мускулистого корбюзьевского модулера — черного человечка с поднятой рукой и с маленькой тусклой, как лампочка на пятнадцать вольт, головкой, против всех этих, как отец говорит, краденых и закабализированных расчетов «великого», которые стали уже нормой у архитекторов сегодня — надо признать честно! — против этого отец бессилен. Подобные грустные, беспросветные мысли посещали Вовку не так, конечно, часто, в основном в такие вот унылые вечера, когда отчего-то не спалось, и из-за стенки, из соседней квартиры или со двора слышались позывные прогноза погоды по программе «Время», и вспоминалась мама…