Читать «Человек бегущий» онлайн - страница 172

— Пора уже, — взглянув на часы, сказала Наденька и выключила телевизор. — Пойдемте подвергать эрозии свое сознание, сердце и дух, что ли?

Они дошли до раздевалки, и Андрей Владимирович помог Наденьке, как истинный джентльмен, — не то что Цуканище! — надеть плащ и сам уж оделся, как что-то вдруг остановило его, что-то будто дернуло, тряхнуло изнутри. Он извинился и побежал наверх, назад в учительскую, схватил там с полки классный журнал своего восьмого «Б» и коряво на каком-то случайном листке бумаги, попавшемся под руку, записал адрес сына Цуканова. Телефона у них не было. А то этот грубиян Цуканище в гости приглашает, а адреса, мерзавец, не дает!

* * *

Билет лежал в боковом кармане куртки, и Грушенков то и дело трогал его через тонкую водонепроницаемую материю. Неужели он сейчас покажет свирепым дружинникам эту бумажку, и они не станут его хватать за руки, перегораживать ему дорогу, а просто приветливо взглянут, расступятся, как стражники какого-нибудь средневекового города в кирасах и касках, отставят свои острые алебарды, пропустят? До Рубинштейна было рукой подать, но он, занеся к себе домой свой и Славкин портфели, по-быстрому пообедав в счастливом одиночестве — во всяком случае без Маргарина! — на кухне и, наладив перед зеркалом свой взрыв на макаронной фабрике, вышел заранее и двинул пешком, чтобы прочувствовать момент, подготовиться к предстоящему событию. Впрочем, если бы этот билет в рок-клуб достался ему годом раньше, он, может быть, шел бы туда с бо́льшим трепетом или вообще умер бы от счастья на полдороге. А сейчас что? Ну интересно было, конечно, ну сбудется наконец-то давняя мечта идиота, ну увидит своими глазами то, что раньше лишь слышал с покупаемых у Борика кассет… Но что-то безвозвратно уже ушло, свежесть какая-то, как уходило у него всегда, становясь доступным, как в детстве с игрушками: сначала, когда в магазине, на сияющей витрине, хочется, хоть плачь, — мам, купи, ну купи, ну пожалуйста, ну что тебе стоит, ну обещала же! — а потом, наигравшись, бросишь ее сгоряча, постылую, и не глядишь даже в ту сторону. Он, конечно, пробовал воспитать в себе постоянство, пытался, например, увлечься одной какой-нибудь группой, схватился как-то за «Сюжет», пофанатировал недельки две, сходил на три их концерта, покричал «браво» с галерки, потолкался в толпе расфранченных группи у служебного входа этого ДК, где «Сюжет» бацал свои четыре разрешенных ему тогда песенки вперемежку с полуголыми тетками из «Супер-варьете», взял даже два автографа, — пробился, дорвался, — у бас-гитариста и у ударника, на программке черкнули размашисто и торопливо, и уж красный тоненький галстучек ему сварганили — опять же Борик за пятерку — точно такой, как у всех сюжетовцев, у поклонников, значит, у фанов, даже девки у них такие носят, но быстро вдруг остыл к этой рок-группе, к забойной этой команде. Какими-то они примитивными, придурковатыми ему показались в своих — под старину — цилиндрах, великоватых на маленьких-то вертлявых головках, со слащавыми словами песенок — про ка-ка-какую-то ты-ты-тысячу улыбок на пятом, не то на третьем этаже, про ко-ко-кока-колу, которую они пьют каждый день, — да и кретинизм это, ей-богу, таскаться на одни и те же выступления, орать в зале, как на стадионе, изображать из себя забывшего все на свете, кроме «Сюжета», табуном бегать за кумирами, совать эти несчастные программки на подпись дрожащей от глупого счастья рукой, вежливо, подобострастно вызнавать, какие у группы планы на будущее, что еще споют, где собираются дать очередной концерт и не предвидятся ли гастроли… Ну, добился бы он в конце концов, что сюжетовцы приняли бы за своего, перепадали бы и ему контрамарки, какие он видел у самых активных группи, чтобы в зал, значит, входить не по билету, не за деньги, а со спецвхода для своих, — небось они эти контрамарки у себя дома над кроватью вешают и млеют, на них глядючи, — ну и тусовался бы с ними, перезванивался, пачкал бы стены аэрозольной несдираемой эмалью — мол, «Сюжет», «Сюжет», «Сюжет»… Ну и что? Грушенкова это почему-то не устраивало. А почему, он толком и сказать-то не мог. Не его это, и все! Скучно как-то. Тоска зеленая. Все наперед известно. Ага…