Читать «Человек бегущий» онлайн - страница 120

— Про футболку не надо! — жестко прервал его лепет Владимир Борисович. — Написано на ней, не написано… Кто видел? Кто прочел, кроме вас? И где она? Короче, поезд ушел, и помашем ему платочком, сделаем ручкой. От себя обещаю, что этого не повторится. Борик мне признался. Но он действительно ни сном ни духом… Вот если бы он ее на себя сдуру напялил. Нет, забудем, как страшный сон, и чем скорее, тем лучше. Я, кстати, футболку эту бритвой порезал и сам на помойку… Что еще?

И столько в его «что еще?» было энергии, силы, натиска, что Андрей Владимирович на рожон не полез — некогда, да и толку-то — сказал лишь:

— Если этого мало, тогда все. Простите.

Он было отвернулся и пошел себе, то есть на урок, к седьмому своему классу, как вдруг Владимир Борисович окликнул все-таки его:

— Слушайте, зачем же вы все это? Вызывали зачем?

Андрей Владимирович пожал плечами и ничего не ответил ему, ушел как побитый, бежал, можно сказать, с поля боя. Только вот с кем он воевал, с кем сражался-то только что? И вправду, зачем все это? Или не одно дело они делают с Владимиром Борисовичем? Знать, не одно… Но что же тогда получается?

Он заглянул в пустую учительскую за журналом и спустился этажом ниже, и в сам класс уже вошел, и перед ним шумно встало из-за столов расшалившееся было без учительского догляда подрастающее поколение, но все не оставляло его зыбкое, саднящее чувство поражения в этом нелепом разговоре, словно и впрямь какой бой только что был между ними, как на злосчастной Калке, о которой он собирался рассказывать своим притихшим семиклассникам. И он подумал вдруг, машинально велев ученикам садиться, подумал о том, как просто и ясно все в его любимой истории, когда события ее отдалены от тебя и взвешены на капризных весах времени, когда уж ни за что не ошибешься, где враг, а где друг, когда, кабы жил ты в те древние времена, от тебя и требовалась-то самая малость — пойти и умереть за Родину, победить или погибнуть. А сейчас? Вот кто он, этот Юдин-старший: друг ли, враг ли? Кто его сын? Или Наденька? Или эти ребята, вот эти самые, что сидят и смотрят на тебя сейчас, что заражены своим роком, ровесники твоей дочери?.. Родные мальчики и девочки — кто они тебе? И что им эта твоя Калка? Зачем ты сам со своей историей?.. А все же надо, надо вызвать этого Борика сегодня на педсовет, надо постращать, надо попробовать хотя бы что-то сделать. Ведь нельзя же сидеть сложа руки!

* * *

Славка Протасов из последних сил сидел на уроке с серьезным названием «Основы Советского государства и права», смотрел, будто сквозь какую-то пелену, на учителя, нервного старичка, который, говорят, лет сорок проработал прокурором района или вообще в прокуратуре, а прокурором только последние годы, а вот теперь, на пенсии, взялся, стало быть, подрабатывать у них в школе. Старичок был еще боевой, хоть куда, объяснял все грамотно и четко, и раньше Славка даже любил его слушать, выделяя про себя потешные обороты его речи, типа «вот таким, значит, порядочком, в таком, значит, разрезе», следить за порывистыми, размашистыми движениями его жилистой руки, которой он, увлекаясь, рубил воздух перед собой, но сейчас все это как-то поблекло для него, потеряло интерес. Короче, Славка сидел и думал совсем о другом, далеком и от государства, и от права, и от основ, и от этого бывшего, грозного, наверное, когда-то прокурора… Впрочем, конечно, нет, ни о чем конкретном он как бы и не думал, а лишь боролся с соблазном встать и уйти прямо с урока, или дождаться все-таки звонка и уйти из школы. И мысли его вертелись вокруг этого: уйти, не уйти, уйти… Славка раскрыл дневник и посмотрел расписание на сегодня. Если оставаться, то вслед за этим ждал его урок физкультуры, где надо будет пересиливать себя и что-то делать под свистки и бравые команды Котовского, потом ждала история с этим нестандартным, когда-то любимым учителем Андреем Владимировичем — его почему-то тоже не очень-то хотелось сейчас видеть, и последним стоял в расписании английский язык, которого Славка терпеть не мог, потому что вечно все ржали над его произношением. В общем, ничего хорошего тут, в школе, его не ждало. А если уйти? Что было там, на воле? Там был Блуд, тупой, жадный, жалкий, жестокий, в своей запущенной, с отстающими от стенок обоями квартире, был кайф, было недолгое забытье, там отлетали всякие хмурые и нехмурые мысли, там никаких забот, там прояснялось небо, и сам себе он там казался большим и всемогущим, там без труда он становился кем хотелось, короче, там, вплоть до отходняка, был рай на земле. И плевать там было на превратности судьбы, на строгости матери, на ее подозрения и крики, плевать на то, что совсем скис под ее натиском отец, плевать на Груню с его собачьей тоской в без лести преданных глазах, плевать на себя, на то, что будет завтра или было вчера, плевать, плевать… Там, за Блудом, каков он ни есть, а была ведь какая-то тайна, там была своя цель и методы достижения цели, там все было совсем не так, как везде, как дома, как вообще у людей. Там все легко, а если сложно, то до поры. И потом плевать… Славка почувствовал вдруг, что губы его непроизвольно шевелятся, воспроизводя беззвучно это тихое слово «плевать». А что, и в самом деле!.. Встать и уйти, уйти, уйти… Плевать он хотел, плевать!.. Ведь, в сущности, всем на все плевать, все только вид делают, что им не все равно. Ну кому, кому есть дело до того, чего ему стоило прийти сегодня в школу, утром прошмыгнуть мимо Блуда и его квартиры, мимо всего-всего, одолеть соблазн, явиться, хоть и с пустой, задуренной башкой, а все же явиться? Всем плевать, и никому ведь не скажешь. И хочется чего-то все время, не разобрать чего, и будто знобит, то прижмет, кинет в пот, в жар, в полубред, то отпустит на время, и пустота какая-то внутри, прямо бездна, холодная, как космос, пустота, и страшно вдруг ни с того ни с сего, и, главное, страшно-то по пустякам. Всю алгебру протрясся, боялся, что к доске вызовут. Не вызвали, слава богу, пронесло. А чего боялся? Надежда Осиповна, которой еще не придумали прозвище, — недавно в их классе ведет, весь урок объясняла новый материал. Славка, правда, так и не врубился, что там нового, но у нее, значит, такая метода — один урок объясняет, на другом спрашивает. На другой, стало быть, к ней хоть не иди… А этот, бывший-то прокурор, он и вообще не любит, как все, он предпочитает, чтоб ему в письменном виде излагали. В конце четверти грозится зачетом, а пока только сам вон заливается, как соловушка. Ну-ну, зачет так зачет. Когда он еще будет…