Читать «Человек бегущий» онлайн - страница 117

Простейшая педагогическая ситуация, когда родитель, переоценив свои возможности, лишь приглушил порок, загнал внутрь, залечил болезнь, но не вылечил, и она пробилась в другом. Андрей Владимирович слушал и с привычной бдительностью следил за выражением лица собеседника. Живое, подвижное лицо Владимира Борисовича не могло оставить его равнодушным. Сразу было видно, что этот человек переживал честно, глубоко и остро. Впрочем, Андрея Владимировича неожиданно удивило то, что сам он как бы убеждает себя в этом, в искренности тревог Юдина-старшего. То есть он даже не удивился почти, потому что сразу понял, отчего это происходит. Васильковые глаза Владимира Борисовича все это время смотрели на него спокойно и мудро, будто изучали, будто то, что говорил он, и его лицо, и тревога в голосе, будто все это было как бы отдельно, само по себе, а глаза будто жили своей неизменной жизнью, жизнью высшего порядка, глаза не менялись. Или уж у них у всех, кто с васильковыми глазами, так? Или он, Андрей Владимирович, перемудрил тут?

— Видите ли… — сказал он осторожно, желая проверить себя, да и выложил уж до кучи — зачем таить? — последнее — майка не в счет! — что было у него, кроме эмоций. — Он вообще известен в школе, как человек, у которого можно купить. Поверьте, я не стал бы беспокоить вас по пустякам. Но тут далеко зашло. Ну, например, магнитофонные кассеты с записями модных исполнителей. Все знают, что у вашего сына богатый выбор. Дорого стоит, но зато самое свежее…

— Ах, вы об этом… — горько усмехнулся Владимир Борисович. — Вы же понимаете, что все они сейчас на этой музыке малость вертануты, то есть помешаны. Я и сам, так же как и вы, наверное, просто не знаю, что тут делать. А другой раз задумаешься: надо ли вообще делать что-то?..

И опять голубые, ясные глаза его смотрели на Андрея Владимировича с пытливой неизменностью, спокойно, но и строго, словно делали свое, отдельное ото всего дело. Тьфу ты, черт! Что за мистика?

— Потом ведь знаете, — продолжал Владимир Борисович взволнованно. — Я много думал об этом. Нет, не столько, может быть, о Борике своем, сколько вообще о них, о наших детях, об их, если хотите, поколении. Тревожно, согласен, боязно за них! Какими станут? Что с ними будет? Куда вынесет? И не нахожу ответа на все эти вопросы. И вам, может быть, покажется смешным, но знаете, чем я себя успокаиваю? Воспоминаниями. Да, да! Вспомните наше время… Боже ж мой, как давно все было! Стиляги, джаз, буги-вуги, твист, брюки узкие, дудочки, с мылом еле натягивали… Те же иностранцы возле гостиницы. Мы тогда возле «Европейской» крутились. Значки, жвачка, первые шариковые авторучки… Чужой язык, другая жизнь, романтика… И ничего ведь, образумились, не прогадали, стали людьми… Поймите меня правильно! Я нисколько его не оправдываю. Но я от жизни иду, а вы, может быть, больше от теории. Ведь жизнь, она всегда многообразнее, сложнее, парадоксальнее. Ведь если разобраться, то и те пожарные, что в Чернобыле, и они, может, всякие песенки слушали, не совсем выдержанные с точки зрения школьных строгих учителей. Однако настала необходимость, и они пошли на подвиг, на смерть, в огонь… Вот я что имею в виду…