Читать «Полковник» онлайн - страница 77

Словно бы видит он Марию опять молодую, красивую, какой впервые встретилась она. И вроде бы на ней яркий спортивный костюм, так хорошо подчеркивающий длинные красивые ноги. Тем более — сидит она на санках, широко раскинув ноги в обтягивающих брюках. И смеется, и откидывается, готовая вот-вот начать с горки стремительный спуск вниз. А сзади нее кто-то мужского пола то ли обнимает, то ли подталкивает к спуску. Вроде как это делают тренеры на санных соревнованиях. Вообще-то у Ивана Федоровича как будто б и нет никаких оснований для беспокойства. Тем более кругом столько празднично нарядных людей, да-да, пожалуй, это спортивный праздник. По-видимому, и еще кого-то так же готовят к спуску с горки. Вот только эти красивые длинные ноги Марии, в каком-то они звенящем напряжении. Звенящее — это, скорее, к душе Ивана Федоровича должно относиться, а ноги как ноги — красивые, длинные, в обтягивающих брюках… только вот раскинуты они странно так… Но почему странно? — просто санки между ними и-и… этот — сзади Марии, не то обнимающий ее, не то просто готовящий к спуску. Вот и весь сон.

Но вот с этого сна что-то звенящее и осталось в Иване Федоровиче, уже невольно воспринимал он и наяву Марию такой, какой во сне впервые так странно узрел — на санках быстрых с раскинутыми ногами. Теперь почти постоянно он чувствовал то оскорбляющее его томление, что было наверняка в этих напряженно-широко распахнутых ногах. Все закипало в нем от этого, вскипать начинал какой-то грязевой вулкан, какая-то медвежья хватка появлялась. Да-да — вспыхивало по отношению к Марии такое, что лучше уж ей действительно не приходить. А главное — ну что изменилось? Может, только сейчас узнал он всю правду? Увы, увы… Или, может, любит меньше свою Марию? Пожалуй, нет, но… но только такая любовь — это уже как перехваченное горло: вот-вот разорвет или задушит.

«Что изменилось? — задавал себе бесконечный вопрос Иван Федорович, — что изменилось?» Пришло на ум высказывание знаменитого медицинского генетика Жером Лежена: «Есть кроме логики и другой закон жизни — доброта, пришедшая к нам из дали веков, неизъяснимое чувство, которое объединяет всех живущих. Ибо то, что доступно детям, о чем грезят поэты, влюбленные и страстотерпцы — это ведь и наше наследство, не станем им пренебрегать». Всю жизнь прожил Иван Федорович по этому разумению, вся жизнь прошла с этим неизъяснимым чувством доброты, которое тянулось откуда-то из сырых туманных далей, разделивших мир на живое и неживое. Само его открытие не могло б свершиться без этого постоянного ощущения сверхчувственной, или, лучше, надчувственной доброты, которой был пронизан мир вокруг Ивана Федоровича. Пронизан невидимыми силовыми линиями родства и взаимной симпатии друг к другу. Глеб… Мария… что б ни происходило, ход вещей вокруг был подчинен незыблемо этому закону взаимной симпатии. Собственное тело, какие-то естественные потребности — все занимало в этой формуле симпатического мира раз и навсегда обусловленное место. Долгие годы вынашивал, оберегал Иван Федорович это равновесие с самим собой, понимал, что без него невозможно проникнуть дальше других.