Читать «Полковник» онлайн - страница 318

Юрий Александрович Тёшкин

— Мурасеев Ве Ге — все гениальное, Александр Иванович, как известно, просто!

— Наверное, — в рассеянности Сашка отвечал, — так оно и есть.

* * *

А надо сказать, что основной пружиной товарища Мурасеева было упрятанное на самом дне души то, что сам он не имеет машины. Не имеет самого главного права принадлежать, входить беспрепятственно в это здание, в этот храм, где отношения между людьми наконец-то настоящими стали! Наконец-то отвечают высоким законам справедливости. А то, что отношения между людьми, какими бы они на сегодня ни были запутанными и многогранными, должны отвечать железной логике, — это для товарища Мурасеева было несомненным. Иначе же вся наша жизнь — алогический сон. Ведь даже шахматная игра уж на что сложна, а все ж подчинена шахматной логике. ЭВМ уже досконально познала эту логику, уже в человеческой ЭВМ стала потихоньку разбираться. Человек, разумеется, богаче всякой машины, но ведь суть-то в принципе: все должно подчиняться логике. А начать разбираться в этом многообразии можно и с простой (пользуясь шахматной терминологией) партии человеческих отношений — например, на базе их платной автостоянки.

Сперва была просто мечта о новом экономическом порядке. Долго выкристаллизовывалась в товарище Мурасееве эта мысль, долго вынашивалась идея. Еще труднее было начать реализовывать, воплощать на конкретном участке земли — пустыре, на котором мальчишки гоняли в футбол. Огородить первичным забором, повесить первый замок… Часами, приходя сюда, Мурасеев сидел на ржавой трубе, следил рассеянно за игрой и думал, думал… Как отделить хотя бы частичку, облагородить ее, вырвать из лап того огромного, грубого, что уже много лет нелепо насмехается над товарищем Мурасеевым. Уже лет десять насмехается, после того как неожиданно, в полном расцвете сил и надежд, сократили его из армии. Конечно, дали неплохую пенсию, но разве ж так можно?! Человека в полном расцвете сил и надежд! Редкая женщина не глянет на огромную ладную фигуру, волевое лицо, решительный нос. Редкая устоит, если подхватит товарищ Мурасеев под локоток, увлечет в свой стремительный, энергичный ход. Жизнь впереди обещала так много! Мускулы сильны, сердце бесшумное, разум не испорчен алкоголем, шагай да шагай! — хо-хо! — покрикивай. Жена, сыновья такие же здоровые — никто не мешает. И на тебе — отставка! Во всей нелепости, во всей несуразности враз вдруг предстала безоблачная доселе жизнь, во всем своем сыром несовершенстве. Как чуждая земля, как сиротство для всякого здорового душой и телом человека. «За что же мне-то расплачиваться?! — возопил тогда Ве Ге впервые. — За чьи грехи, чью путаницу великую, несовершенство чье?!» И затаился, в себя ушел. Вначале, правда, вдрызг напился, впервые в жизни напился. С женой поругался, поплакал… А уж потом все — протрезвел на всю оставшуюся жизнь. Ушел в себя, затаился, стал копить, лелеять свой витамин. Да-да — он так и называет то, что созрело в нем тогда, во время неприкаянного сидения на ржавой трубе на краю бросового пустыря, где мяч гоняли маленькие разбойники, — витамин! Жизни явно не хватает полезных витаминов, животворящих соков, правильно взросших побегов. Владимир Георгиевич крепко задумался тогда о первом таком побеге истинно правильных человеческих отношений. Чтобы впредь никогда не страдали безвинно люди, полные сил и надежд, так нелепо выброшенные за борт этой самой, с позволения сказать, жизнью! Дающей даже какому-нибудь безмозглому недотепе, хлюпику какому-нибудь — всё, всё, всё! А вот товарищу Мурасееву — ничего, ничего, ничего! Нет-нет — так дело не пойдет! Сидел до темноты на ржавой трубе, покусывал горькую былинку, а мальчишки гоняли мяч, потные, грязные, ссорились из-за пеналя, кричали: «Было!» — или: «Не было!» А Владимир Георгиевич рисовал в своем воображении облик прекрасной платной стоянки.