Читать «Полковник» онлайн - страница 218

А пьянки следовали одна за другой! В первое время меня поражало: работать-то когда?! С аванса, с получки, с премии, со сдачи объекта, по случаю дня рождения, с праздников, с выговора или с награды, в субботу обязательно, в понедельник — тоже. Месяца через два-три обнаружил я, что если не каждый день, то через день уж точно — пьем! Отказаться как-то неудобно, скажут: «Молодой, загордился, выделиться хочет перед начальством!» Ну и идешь к столу, даже руки потираешь, как опытный пьяница. Идешь и думаешь: «Рюмку-другую, чтоб только не обидеть, — и в общежитие, почитать что-нибудь». В техникуме я очень любил читать. Всего Диккенса прочел и этого… как его, ну… Флобера. И наших, помнится, читал, Грина, например, или Чехова. Ан нет — одну, другую рюмку выпьешь, третью примешь, ну и — пошло-поехало! У кого-то обязательно деньги найдутся, кто — на машине куда-то смотается, и вот уж привезли — гуляй до утра! А утром на работу. Сидишь на разнарядке, носом клюешь. С похмелья не страдал, а вот спать хотелось…

Ну вот, с год-то так я еще держался, справлялся на два фронта. Денег, правда, уже не хватало. Да и каких тут денег хватит?! Вот и бегаешь в бухгалтерию за авансом, выдумываешь разные предлоги. Помню, шапку спрячешь за пазуху, а мороз! — зайдешь: так, мол, и так — холодно, шапку не мешало б приобрести, дайте полсотенки на шапку. Ну, посмеются в бухгалтерии, там в основном женщины были, да и дадут, выпишут. А Мишка-нормировщик уже шепчет: «Я сейчас, занимай столик». Этот Мишка приехал к нам откуда-то в командировку и все собирался назад уезжать, стул даже не брал, сидел на чемодане. Так года два или три и сидел на чемодане, спился совсем, сипеть стал и всем говорил, что он вот-вот уезжать должен, сколько ж можно на чемодане сидеть!

Ну что ж, дальше — больше, стал я уже фиктивные наряды подписывать: денег-то никак не хватало. Мастер у меня оказался пройдохой. Любой дефицит достанет, дай только наличными. Вот и пошли наряды, теперь деньги всегда были. Что-то доставали, что-то обмывали. Так и пошло и еще с год тянулось. Прогулы, естественно, пошли, выговора, строгие, простые и даже с последним предупреждением. Один объект комиссия вообще не приняла. Ну, потом, конечно, был вытрезвитель, товарищеский суд — перевели на три месяца в подсобники… Давай-ка, Иван Константинович, еще на одну ступенечку передвинемся повыше… вот так… вот так… сзади себя локотком обопремся и… фу-ты, пылища-то какая! — десять лет, поди, не мыли здесь… во-о-о… хо-ро… уф!.. у-у-уф… Да-а-а, а на чердаке сейчас благодать, солнце, наверное, бьет через все щели, опилки под ногами четкие, каждую опилочку видно, солнце их нагрело, пахнут вкусно! Голуби у слухового окна чистят перышки… А сердце как колотится. Да, Иван Константинович, никуда ты не годишься, теперь с неделю надо в себя приходить, вот так сразу не остановишься, тормоза теперь надо спускать постепенно. Если б возможности позволяли, по-хорошему, дня два надо бы теперь вино пить, потом дня два — пиво, потом уж день рассол, а потом уж — банька и чай, — вот как надо, если б всё по-хорошему-то! Но где там — в десять придут. Правда, до десяти еще время есть, вполне достаточно. Ну-с, перевели, значит, меня в рабочие, а я, представьте себе, даже обрадовался. Меня уж самого тяготила такая жизнь. Да и стыдно было, когда разбирали на товарищеском суде. Человек триста в зале, и все на тебя одного глядят! Работал я в бригаде каменщиков, мне там нравилось. Во-первых, не надо было ни о чем думать, во-вторых — клади себе кирпич потихоньку да клади. Первое время я, конечно, медленно работал, выложу ряда два-три и скорее отвесом проверяю — ровно ли. Ну а потом освоился и дело пошло. Через два месяца разряд повысили, да и сам я видел — действительно неплохо получается. Срок кончился, начальник вызвал, спрашивает: