Читать «Полковник» онлайн - страница 193

Юрий Александрович Тёшкин

Как-то, уже махнув на все рукой, заглянул в ее записную книжку. Записная книжка партийного руководителя, как и положено, полна цифр, дат, фактов и фактиков, о которых надо постоянно помнить парторгу. Ничего нового. Но все читал эти быстрые строчки, написанные Надиной рукой, удивляясь теперь самому себе, испытывая и оскорбительную боль, и теснения нелегкие в груди:

«…бороться за самое передовое управление… Каждому дню работы высокую эффективность… Принятие соцобязательств… Руководитель должен быть ответствен и за производственную, и за воспитательную работу, и особенно за соцсоревнования… Оформление протоколов общих собраний в пятидневный срок, отчетно-перевыборных в семидневный… О работе групп народного контроля… Составить к первому список задолженности по профвзносам и партвзносам… Вторая и четвертая пятница каждого месяца — занятия политкружка… Партийная организация не имеет права выносить решения в адрес профорганизации, а также в адрес других общественных организаций — может только рекомендовать… Доклад «Советский образ жизни»… Организация юбилея… Перевыборы в кассу взаимопомощи… Проверка деятельности пищеблока… Новая Доска почета… Вызвать на треугольник прогульщиков… Торжественные проводы на пенсию в разрезе новых соцобрядов… Распределение жилплощади… Городская конференция — по четыре делегата от управления… Воскресная прогулка работников на природу… Установить контроль над фильмами, которые показывают в нашем клубе… Проверка деятельности подсобного хозяйства…»

Полковник закрывает записную книжку жены. Мысль о безвыходности положения, не в первый раз уже приходившая к нему и до этого, на этот раз странным образом связалась в нем с инстинктивными, по-видимому, склонностями человека к плетению узлов с тем, чтобы потом распутывать эти же собственные узлы, одним словом, к охоте за собственной тенью, к убеганию и одновременному преследованию. Всплывают в памяти запавшие в душу эстампы Пиранези — сюита тюрем. Не в первый раз уже начинает полковник плутать мысленно по бесчисленным, убегающим вверх, вглубь, вбок ступеням. Все лестницы, ступеньки — большие и маленькие — бесконечно варьируются на эстампе, убегают, спасаются от преследования, им вторят столбы, арки, пролеты, сочетаясь друг с другом, эти элементы архитектуры порождают тот неуловимый поток бегства архитектурных форм в глубину эстампа, который служит объектом непрестанного преследования и погони для завороженной полковничьей мысли, — нет, из такой тюрьмы не убежишь, убеждается он. Полковник, усмехаясь, все барабанит и барабанит пальцем по столу и вот, смахнув легкость усмешки, нахмурившись, поднимается и, не давая исчезнуть тому, что волнисто так забрезжило в льющемся через край потоке бегущих ступеней, идет к окну, к радиоле, перекладывает стопку пластинок. Ну, разумеется, Бах — фуги. Ставит и слушает. Стараясь не растратить подольше тонких и высокоразвитых чувств увлекательнейшего бегства по ступенькам Пиранези в сопровождении изумительных звуков баховской фуги, полковник не отвечает на слова жены, повалившейся на стул, едва зашедши в комнату: «Чайку нет? Во рту пересохло от этих дебатов, а толку чуть! Опять две трети не собрали! Паш, поставь чайничек, в магазин-то я сегодня не успела, уж обойдемся как-нибудь, а?» «А когда ты успевала? — думает полковник, стараясь подольше сохранить в себе чувства, которыми охвачен, молча отправляется он с чайником на кухню. — А у меня ведь, между прочим, завтра в десять, — думает полковник, — занятия в академии, и свежая рубашка была бы кстати».