Читать «Полковник» онлайн - страница 151

Полковник долго любовался прекрасными глазами, мысль, не мешая, вертелась одна: «Вот кому-то повезло!» Но кому? Тому ли, кто влюбится в такие замечательные глаза (а в них ведь можно с первого взгляда влюбиться!), или тому, кого полюбят такие глаза? Тут полковник разглядел в них собственное отражение. До пояса он, сидящий за столом, поеживающийся, — так как это были все же глаза его сестры Катюши. Он очень любил ее и сильно горевал, когда умерла она шестнадцати с половиной лет.

Итак, приснилось ощущение, укрепляющее волю. В самое время напоминание о каких-то собственных незатейливых качествах, но выделяющих, однако, полковника в мире, признак, запечатлевающий его в пространстве и времени. Картинкой явилось это глазами, которые всегда считались самым замечательным штрихом его облика, и глаза те, хоть и оказались похожими на полковничьи, были еще более прекрасными, дорогими и любимыми, ибо принадлежали любимой сестре, умершей в самом расцвете сил и красок.

Еще в постели, в полудреме, смутно следуя сновиденческим изгибам, полковник без труда перебросил себя через коридор длиной в полвека, к самому началу, к детству, похожему отсюда на теплое зеркало. Папаню увидел, сидит тот вроде за столом, привычно подперев тяжку голову рукой, только что вернулся с заработков из города. Мама стоит скрестив руки перед ним, жалеет. Дедка на завалинке выбивает огнивом искру для трубочки. Бабушку прямо не видать, но по всем углам, ступенькам, закуткам избы разлито присутствие домовитости, мягкости, бесшумности. Даже зовут ее здесь «баушка» — помягче, потеплее. А на полу, на печи, на полатях — всё братья его, сестры… как подсолнухи, светло, тепло от них в избе. Почти все и поумирали в детстве, Катюша лишь немного подольше пожила, да кроме полковника два брата остались: Петр да Иван.

Вздохнув, идет полковник в кладовку, берет альбом старых фотографий, начинает смотреть. Вот дед: усы лихие, грудь в крестах, лицо наивно-лукавое. Отец стоит с ним, положив левую руку деду на плечо, а правой откинул полу пиджака и до большого пальца засунул ладонь в карман брюк — так, чтобы была видна серебряная цепочка от часов. Вот любительский снимок матери… Полковник вернулся назад, к фотографии отца с дедом: что-то мелькнуло там, да так и пропало, не оформившись. Повертел он фотографию и так и эдак, на обратную сторону заглянул: «Фотограф А. Е. Курбатов, Большая Пресня, дом Смирновой, негативы хранятся для дальнейших заказов и увеличения». Наконец увидел полковник, что дело все в руках — крупных, промытых по случаю фотографического запечатлевания на долгие годы. Далеко вылезшие из рукавов, неестественно застывшие, руки похожи были на белых ласковых котят.

Тут оказалось, что опять у него раскрылся рот, и полковник, закрывая его, рыкнул в досаде. Некстати вспомнилась Катюша. Несогласованность сил, имевшая место в ней, неприятно вдруг определилась в связи с самораскрывающимся в последнее время ртом. Постоянное душевное многоборье у сестры заходило так далеко, что почти покидало плоть, отчего та становилась бессмысленной, почти вульгарной, несмотря на красоту юности. И лишь глаза, где сходятся все человеческие начала, лихорадочно разгорались, и, боясь взглянуть ими, закрывала их совсем тогда Катюша. А слова, если произносились на тот момент, катились как бы по инерции, смущая и Катюшу, и слушателей. И покинутая плоть томилась от несуразности такого состояния и как бы старалась поскорее перейти во что-то более подобающее этой несуразности: в траву, в деревья, в почву. Под любым предлогом спешила Катя удалиться в такую минуту. Час, другой пройдет, потом вернется — и как ни в чем не бывало. С жалостью все это вспоминалось сейчас полковнику. Двумя пальцами взялся он за щеку, прикрыл один глаз. Одни считали ее красавицей, другие, наоборот, не видели ничего в ней красивого. Отпустил щеку, подпер ее пальцами — опять удобно. Ощущение, не став мыслью, повело руку по всему лицу, по складкам кожи, изгибам линий, морщинам. Куда б ни упирался палец, куда б ни ложилась ладонь — везде было удобно. В последние годы близорукость прибавила на лбу к горизонтальным морщинам несколько вертикальных, и, добравшись до лба, ладонь ощутила твердые квадратики решетки, перебралась ладонь к уху — похолоднее здесь — и по щеке стала спускаться к подбородку. Здесь, по щеке, линии шли глубокие, резкие, как рельсы, и изгиб их напоминал плавность огня, охватывающего горящее дерево.