Читать «На Алжир никто не летит» онлайн - страница 9

Павел Александрович Мейлахс

— Пошел вон, болван!

Я почти выбежал из комнаты, а потом еще быстро шел, словно желая убедиться, что сам звук моих шагов более не доступен для начальственных ушей. Наконец перевел дух.

А как же мое просветленное и окрыленное настроение? Его неосознанно и безжалостно уничтожил мой начальник. Особенно про форму я старался не думать: гордость обернулась пакостью. Так горько, так обидно, прямо до слез…

А в другой раз я пошел в то же самое место за теми же пакетами: зайдя к командиру, я увидел, что в комнате никого нет; я спокойно поставил пакеты рядом, и ни один из них не свалился и не пытался меня удержать. Я ушел без какой-либо спешки.

Так работает книга жизни: бросает тебя в похожие ситуации, но непременно с непредвиденными модификациями. Для нее, похоже, столь же непредвиденными…

Я был стрельцом. Был 1650 год, непонятно почему я это знаю. Золотое детство и юношеские забавы остались в прошлом, и меня покатило по совсем другим дорогам. Я помню первую такую дорогу: нас везут в стрелецкую часть на санях. Тянут их лошади. И везут как каких-то каторжников: на сани сажают в два ряда и спиной друг к другу. Я смотрю на грязноватый, рыхлый снег, летящий из-под полозьев, сравниваю его с другим снегом, поодаль от дороги, абсолютно нетронутым и белым, и мне становится как-то нехорошо…

Я оборачиваюсь к парню, сидящему позади меня, спиной ко мне, и спрашиваю зачем-то:

— Тебя как зовут?

— Борча, — негромко ответил он. Тихая печаль слышалась в его голосе.

Однако какое настоящее старорусское имя — Борча. Наверное, производное от «борьба». И для стрельца в самый раз. Хотя Борча, видимо, какой-то нетипичный.

Я вздохнул и повернулся назад. Опять одна и та же снежная равнина, куда ни глянь, куда хватает глаз. Эх, тяжело молодому стрельцу! Тяженько…

Приехали. Такие же снежные пустоты вокруг. Домов не видел, хотя пытался найти их глазами. Горел костер, поодаль еще один, где-то еще третий, четвертый… Утоптанный снег не делал выбранный начальством клочок равнины более ухоженным, уютным, жилым.

Тяженько.

Не знаю, как я провел ночь, но все вокруг было по-старому, и одет я был так же, как вчера, и так же, как все: если не ошибаюсь, в «кафтаны», но только все они были серыми, а не красными или иногда зелеными, если судить по фильмам. Оружия у нас тоже не было. Но была толпа таких же серых кафтанов. Более того, игнорировать ее становилось невозможно, и вот я затянут серой толпой, которая считает меня своей частью.

Все собрались вокруг, должно быть, главного здесь; я кое-как пробился к нему поближе, чтобы хоть издалека его увидеть. Получилось даже ближе, чем издалека. Главный стоял на каком-то искусственно возведенном возвышении. На нем был абсолютно такой же кафтан, как и на остальных. Он был востронос, востроглаз; бегло, быстро ощупывал-оценивал всех взглядом. Он нес какую-то обычную военно-патриотическую пургу с поправкой на время; я ее не слушал, очень может быть, и многие другие витали где-то мыслью — возможно даже, что и старшой себя не слушал, но что для него было точно важно — хотя бы мельком оценить тех, кого ему тут понагнали. Он производил впечатление опытного человека, скорее всего, он давно уже здесь.