Читать «Вкус» онлайн - страница 5

«После», — сказал он, совершенно без гнева. Могила эта поражала бедностью. Какая вроде бы и пристала опальному поэту… Но нет, не такая! Она была вполне на уровне здешних зажиточных могил, еще и с избыточным вкусом и интеллигентностью. Но какая все-таки бедность, в чем? У Монахова не было отчетливого образа для того ожидания, которое исподволь разгоралось в нем, пока он искал. Теперь, увидев, этот образ был утерян навсегда: могила была такой, какой была. Воображение было разорено. Бедностью воображения она и поражала: ограды нет, загончик из жердей — вкус… камень светло-серый, как пыль, неполированный… рядок тех самых березок — простота величия… продуманная сень — намек на лиру… Что можно еще придумать и чего избежать? Все. Если не посягать, то все. А если посягнуть, то и бедность покажется нищетою. Потому что памятник гению не может быть и памятником гения… Это хорошо. И этот подобен. Правда, дистанция между ним и памятником как бы обратная и не такая разоблачительная… И все-таки. Не этот ли профиль на сером камне заставлял его еще живого застывать на последних фотографиях столь благородно и чеканно? Не этот ли жердяной заборчик, демонстрирующий строгость вкуса, порожден его гением, слабым в ближних? И не из-под него ли пролились по склону могилки старых большевиков и остановились как вкопанные белыми равными камешками на зеленой траве, и после смерти сливаясь в гвардию, — замерли над обрывом?.. И лишь речка текла внизу так же, как и до него, и независимо от него, разве еще оскудев и измельчав.

КАЖДЫЙ ЗАСЛУЖИЛ СВОЕ НАДГРОБИЕ

Справедливость подобного заключения венчала толкотню секунд в смуте и суете прижизненного времени. Справедливость и есть единственная мера времени с единицей в одну человеческую жизнь.

К могиле приближались. Два голоса, по проторенному Монаховым пути, не сбиваясь… Один — недовольный и интеллигентный баритон, другой — попроще, семенящий алкогольный говорок. Недовольный накачивал в себе интонацию строгости и недовольства, словно сам не очень-то доверяя своей грозности, но не допуская такого недоверия с чьей-либо стороны. Простоватый недобросовестно имитировал сообразительность и будущую исполнительность, по-видимому, состоя в наиболее простых отношениях с будущим, то есть все наперед зная. «А я говорю, другая культура тут не взойдет…» — сказал, оправдываясь, он, и слово «культура», не принадлежавшее его гортани, отделилось и застряло в ухе Монахова. «Культура…» — со странным гортанным клекотом повторил баритон. И они вошли, отрезав Монахову и Светочке путь к отступлению. Седоволосый и тот, другой, в ватнике… Будто он не ожидал, что кто-нибудь есть на могиле… будто здесь никогда никого нет… Монахов смутился, успев, однако, быстроватым взглядом ухватить надменность профиля седоволосого, и теперь сличал его с профилем на камне. Сын, думал он. Определенно сын… «Сын», как бы недовольный присутствием посторонних, смотрел в сторону, прервав себя на полуслове: пошатал жердочку ограды, отер ладонь… Монахов подтолкнул Светочку к выходу, пришедшие посторонились, пропуская. В проеме калитки Монахов, не ожидая этого от себя, сказал «до свиданья», и «сын» кивнул кратко, как экзаменатор, и тут же стремительно впорхнул за ограду. «А вы сажали?» — тут же загудел за спиной Монахова его недовольный голос. «Как не сажать…» — отвечал могильщик.