Читать «Путин и враги народа» онлайн - страница 123
Владимир Сергеевич Бушин
Можно себе представить англофобию в Англии, галлофобию во Франции, юдофобию в Израиле?.. Можно. Но только за решеткой или под могильной плитой. А у нас — на Центральном телевидении, в книгах, получающих увесистые «Букеры»…
В смело начатом Ю. Поляковым разговоре об антигосударственном, аморальном и по размаху небывалом в нашей истории явлении не обойти, я думаю, четыре вопроса. Первый — роль в насаждении и раздувании русофобии Центрального телевидения как самого массового средства воздействия и личная ответственность в этом долгоиграющего Константина Львовича Эрнста и других руководителей ТВ. Тут вспомнились мне два известных ученых — академик В.Л. Гинзбург, Нобелевский лауреат, и профессор С.П. Капица, который много лет вел на советском телевидении интереснейшую просветительскую программу «Очевидное — невероятное». В свое время, пожалуй, лет десять назад оба они высказались в таком духе: если когда-то будет написана честная история нынешнего времени, то телевидение будет там квалифицировано как преступная организация. Это, говорю, первое.
Второе — роль в культивировании особенно глумливых форм русофобии еврейской интеллигенции, главным образом ее многочисленного телевизионно-газетного конгломерата, пишущей братии, о чем выразительно сказала недавно Юнна Мориц:
Тут не могу удержаться, чтобы не сказать о выступлении в телепрограмме «Красный проект» Владимира Рыжкова, бывшего депутаты Думы. Коснувшись национального вопроса в советское время, он, как видно, с целью наиболее выразительной характеристики его состояния, поведал вот что. Дело было, как можно понять из рассказа, году в 83—84-м на Алтае, видимо, в Рубцовске, откуда рассказчик родом. Был у него школьный друг. Он очень хорошо знал математику. Мало того, получил при окончании школы золотую медаль. Словом, выдающийся мальчик. И не захотел он учиться в Алтайском университете, который окончил сам Рыжков, а поехал поступать на физмат в МГУ. Вскоре возвращается убитый. В чем дело? — кинулся к нему его друг Вова. Не приняли… Как так? Почему?.. Да очень просто, говорит: я же еврей… И опять залился слезами… А как звать страдальца, как фамилия? Рассказчик молчит. Может, Костя Эрнст? А какова судьба — в пастухи, что ли, пошел или на московском телевидении оказался? Молчит Вова… Да жив ли он? Или укатил в Израиль? Тайна…
Вы, сударь, оглашая на всю страну свою домотканую чушь, возможно, считали себя первопроходцем в борьбе против советского антисемитизма. Вам почему-то неведома литература о страданиях таких мальчиков, а она интересна. Я в ней несколько осведомлен, ибо хорошо знал одного из пламенных энтузиастов этой литературы критика Бенедикта Сарнова. Он уведомлял нас о куда более ужасных историях даже с летальным исходом. Вот ваш безымянный друг растворился в эфире или укатил куда-то, а безымянные персонажи Сарнова, дети безымянных знакомых, не поступив в МГУ, поднимались на самый высокий этаж его нового здания, знать, специально для этого и построенного антисемитом Сталиным, и сигали оттуда в бессмертие под пером Сарнова. «Да, — уверял он, — историй о наглой, подлой, гнусной дискриминации школьников-евреев, тщетно пытавшихся поступить в разные советские вузы, мне приходилось слышать множество. И были среди них совершенно чудовищные!» Действительно, разве не чудовищно, если один из них, представьте себе, говорит, на приемных экзаменах даже доказал теорему Ферми, но все равно пришлось прыгнуть с высокого этажа МГУ…
