Читать «Медикус и пропавшие танцовщицы» онлайн - страница 144

Тилла пела и у него на кухне, но это было совсем другое. Здесь, в лесу, она сперва издавала пронзительный и вибрирующий звук, затем тон постепенно понижался. В звучном голосе появлялось придыхание и ещё — некий странный оттенок интимности. Рус осторожно выглянул из-за дерева сквозь листву. Теперь он видел её на поляне. Вроде бы одна. Он недоумённо нахмурился, затем понял, что девушка, должно быть, стоит в каком-то углублении, за пышными ветвями папоротника, в дальнем конце поляны. Здоровая рука поднята к небу. Лицо мокрое, блестит от воды. Потемневшие пряди волос липнут ко лбу. Глаза закрыты. Выражение самое сосредоточенное. Похоже на экстаз. Рус вздохнул. Его рабыня отправилась в лес на встречу не с любовником, а с богом.

В воздух поднималась тонкая струйка дыма. Его мучили вопросы. Как умудрилась Тилла развести огонь посреди этого сырого леса, что именно несла она сюда в корзине? Очевидно, теперь он может добавить к списку её грехов ещё и хищение из дома растопки.

Песня тем временем не смолкала. Было в ней нечто варварское и одновременно — прекрасное. Порой Русу казалось, что он узнает мелодию, но она тут же менялась, ломалась, превращалась в другую. Он уловил повторы отдельных отрывков, они казались бесконечно заунывными, наползали друг на друга, а потом вдруг сменялись совершенно новым напевом. Вот ещё один взрыв пронзительно высоких вибрирующих звуков, а потом голос вдруг срывается до хрипоты, и слышна в нём дрожь, от которой мурашки бегут по коже. Впрочем, часть мелодии была узнаваемой: Гай слышал её на кухне.

Рус отошёл за дерево и осмотрел промокшие штаны. Мало того, они ещё и порвались в нескольких местах, там, где зацепились за сучки. Края штанин отяжелели, сплошь залепленные грязью. Он с горечью оценивал нанесённый обновке урон, как вдруг на носок сандалии спланировал жук. Рус слегка пошевелил ногой. Жук развернул крылышки, тяжело взлетел и спрятался под листом.

Пение всё продолжалось. Внезапно ситуация показалась Русу знакомой. Подобные ощущения он обычно испытывал во время поэтических выступлений после званых обедов. Стоило какому-нибудь доморощенному поэту прочесть первые несколько строк, и ему начинало казаться, что время навеки остановилось, что это проклятое представление будет продолжаться всю ночь.

Тилла же явно вошла во вкус и собиралась продолжать в том же духе до бесконечности.

Порой Рус даже испытывал нечто похожее на зависть к людям, которые способны ощутить счастье и покой во время религиозного обряда. Самому ему это было не свойственно. Взять, к примеру, пациентов, свято верящих в своё выздоровление даже в самых безнадёжных случаях. Однажды какой-то мужчина предложил помолиться за его, Руса, душу, когда тот ампутировал ему два пальца на ступне. И, хотя он зачастую сомневался в Эскулапе, почти не верил в Юпитера и ему подобных, а также питал невысказанное презрение к так называемой божественной сущности императоров, в ценность самой религии Рус верил свято. Если не считать истории с одним зодчим, которого пришлось привязать к койке, чтобы не сбежал и не бросился головой вниз с акведука: тот вдруг уверовал в свою способность летать. И всё же самые безумные из верований казались Русу менее вредными, нежели усилия разоблачить их беспочвенность. И если б Тилла попросила, он бы, безусловно, разрешил ей молиться своим богам. Но просить она не стала, и вот теперь он стал свидетелем самого дерзкого и откровенного неповиновения, с которым только доводилось сталкиваться при общении с рабами. Рус простил ей нападение с миской супа: ведь она намеревалась оглушить другого человека. Варка мерзопакостных снадобий на кухне была свидетельством её безграмотности. Злого умысла в этих поступках не просматривалось. Теперь же он просто обязан — впервые в жизни — серьёзно и примерно наказать её.