Читать «Превращения гиперболоида инженера Гарина» онлайн - страница 171

Настоящий ученый тоже не перестает думать о своей «картине» — приборе, идее в метро и за обедом, в театре и в гостях. Он мысленно набрасывает эскиз, ищет самое верное, самое красивое решение. И создает неожиданно новое из знакомых деталей и материалов, конденсаторов, стали, дерева. Или из невообразимо удивительных атомов и молекул, фотонов и нейтрино. И ничего не рассказать читателю о созданной им теории или приборе, о том пути, которым он шел к ним, — это значит ничего не рассказать о нем самом, ничего не сказать о смысле его жизни…

…Кстати, деление Басова, как и любая классификация, весьма условно. Прохоров мечтает начать исследования в нехоженой стране сверхсильных полей, а Таунс по-деловому обсуждает проблему связи с внеземными цивилизациями. Да и сам Басов стремится урвать хоть немного времени, чтобы попытаться обнаружить новые закономерности на стыке квантовой электроники и биологии. Его всерьез занимает мысль: не есть ли сама жизнь — лазер? Возьмите работу мышц. Вот руки спокойно висят вдоль тела, и вдруг они взметают выше головы штангу весом, превышающим вес человека. Откуда мышцы черпают свою энергию? Не похоже ли это на работу лазера? Вот ионы хрома беспорядочно вспыхивают в рубине, и вдруг возникает цепная реакция, они дружно отдают свою энергию в виде мощного луча, перекрывающего космические пространства!

Для науки и ученых, конечно же, важно не разделение, не пограничные линии, которые тут весьма условны. Гораздо важнее для них глубокая общность, неуничтожаемые связи, проявляющиеся и в замечательной преемственности. В тесном сотрудничестве поколений. Здесь нет проблемы отцов и детей.

Физики развиваются очень быстро. Зачастую к научной работе приступают еще на студенческой скамье. Во многих советских высших учебных заведениях это стало правилом. Дипломная работа оказывается зрелым научным трудом. Дипломник предъявляет экзаменаторам одну, а иногда и несколько статей в солидных академических журналах.

И, соскочив с пресловутой студенческой скамьи, способен работать сразу в полную силу.

Когда я знакомилась с молодыми героями моей книги, мне невольно вспомнились слова, которые история приписывает Юлию Цезарю: «Двадцать три года, а ничего не сделано для бессмертия!»

Конечно, в наш век этот возраст поневоле приходится поднимать на десяток лет — современная наука посложнее ратных цезаревых подвигов. И в двадцать три к ней только подступаются всерьез. Но у молодых физиков, о которых я рассказала в этой книге (их средний возраст будем считать лет тридцать), уже неплохие заявки на бессмертие в науке. И так же как об их учителях, Басове и Прохорове, о них еще будут написаны книги. Хоть многие из них уже кандидаты и доктора, они продолжают учиться. Но это их судьба. Они сами избрали ее. И будут учиться всю жизнь. Таковы их привычка и их потребность. С годами будут прибавляться знания, и опыт, и… тяга к работе, и влюбленность в нее, и удивление перед все нарастающим обилием загадок. Великий де Бройль как-то сказал: «Каждый успех наших знаний ставит больше проблем, чем решает». А совсем молодой, еще ничем не знаменитый физик выразил ту же мысль, по-моему, еще точнее: «О, физика — это тихий омут. А в тихом омуте черти водятся…»