Читать «Балтийская сага» онлайн - страница 482

Нет, не вызвал, не гаркнул. Не до Пядышева ему было. Подавленный, удрученный надвигающейся катастрофой, Ворошилов не фон Лееба боялся, а хозяйского гнева. Не искал ли он смерти, поведя в безнадежную атаку бригаду морпехоты, наполовину опустошенную в тяжелых боях? Не знаю. Похоже, что это был акт отчаяния. Стареющий маршал опасался смещения: знал, что иных снятых с должности военачальников расстреливали. Он пытался скрыть от Сталина потерю станции Мга, падение Шлиссельбурга, — но разве утаишь такие поражения? 11 сентября Сталин сместил Ворошилова, отозвал в Москву. В Ленинград прилетел назначенный вместо него генерал Жуков. То были критические дни…

Уже более трех лет я пишу свои мемуары. Наскоро позавтракав (варю овсяную кашу и запиваю ее черным кофе, подбеленным сливками), я усаживаюсь за свою «Эрику». Страницу за страницей — я перелистываю свою жизнь, начиная с далекого — о какого далекого и прекрасного — детства. Меня обступают родные люди. За ужином моя голубоглазая, по-девичьи тоненькая мама рассказывает, как пригласила в библиотеку писателя Зощенко и как хохотали, слушая его рассказы, юные читатели. А Иван Теодорович, мой дед, размышляет над эскизами первых советских кораблей — сторожевиков, которые войдут в историю Балтфлота под названием «дивизион хреновой (нет, немного иначе) погоды». А мой отец, окутавшись табачным дымом, пишет очерк о том, как в белом маскхалате шагал по льду под грохот тяжелых кронштадтских орудий, — и вдохновением горят его глаза за стеклами очков… и резво бежит, строка за строкой, неутомимое перо…

Куски рукописи я читал Константину Глебовичу. Он слушал, пощипывая мушкетерские усики, мелкими глотками (подобно своему отцу) отпивая из рюмки коньяк.

— Глаза горят вдохновением, — говорил Константин. — Да, это верно. Ваш отец постарше, мой моложе — были, конечно, поумнее платоновского Копёнкина, жаждавшего отомстить буржуям за гибель прекрасной девушки Розы Люксембург. Но, в сущности, и они были вдохновлены идеей мировой революции. На народ огромной страны взвалили непосильный груз идеологии. Надо бы, Вадим Львович, усилить этот мотив.

— Не знаю, — отвечал я, — сумею ли усилить. Я не философ. Просто описываю свою жизнь такой, какова она есть… Идея мировой революции — сильная идея. Для поколения моего отца — ну, можно сказать, она была смыслом жизни. Но уже в моем поколении эта идея выдохлась.

— Она не выдохлась. Ее заменили идеей построения коммунизма — не в мировом масштабе, а в отдельно взятой — нашей стране.

— Да, так нас учили. Это было привычно, как чистка зубов по утрам.

Мы говорили об особом пути России. Я полагал, что марксизм, завезенный из Западной Европы, был искусственно привит к русской общественной жизни XIX века.

— Конечно, его привезли из Европы, — ответствовал Константин, — но привит он не так уж искусственно. Почва-то для марксизма оказалась подготовленной.

— То есть?

— Почти весь девятнадцатый век нарастал радикализм российской разночинной интеллигенции — призыв Чернышевского «к топору», нечаевщина, бомбы народовольцев, револьверы эсеров, — и разве таким уж чужеродным выглядел в этом ряду большевизм с его чрезвычайкой и массовыми расстрелами?