Читать «Балтийская сага» онлайн - страница 476

Евгений Львович Войскунский

— Помню. Огромный гобелен с рыцарями.

— Да. Фотограф просил Люсю продать его. На фоне рыцарей хотел снимать клиентов, наверное. Люся не отдала. Отправка гобелена — свертывание, упаковка, погрузка — стоила так дорого, что… Люся предпоследними словами ругалась: чуть ли не половину суммы, полученной за квартиру, сожрал гобелен.

Умолкнувшая машина снова взвыла там — в бывшей квартире Ивана Теодоровича Регеля, кораблестроителя… в нашем плещеевском гнезде, в котором я появился на свет… где так хорошо мы жили когда-то… где стены помнят, как в блокадном мороке угасала мама… и как, больной и униженный, вернулся из лагерного узилища отец… Сама История прокатилась железными колесами сквозь эти стены, — а теперь тут появился фотограф из Ростова, и слышно, как он орет поверх грохота циклёвочной машины: «Куда ты сунула кальсоны? Да нет, не желтые — голубые!» А «г» у него — как это называется — фрикативное…

— Что ты сказала? — спохватился я, не расслышав Машиного замечания.

— Я говорю: Вадя, слишком крупно нарезаешь лук.

— Ну ты же крупная женщина, вот и режу соответственно.

— Все еще не можешь без своих шуточек?

Но вот приготовления закончены, — стол накрыт, салат, политый сметаной, и разогретая тушеная капуста с мясом располагают к хорошей сытой жизни, и я провозглашаю первый тост:

— Пусть Новый год будет милосердным к России, в том числе и к нам.

Лизина настойка приятно пахнет, но недостаточно крепка, женщины пьют с удовольствием, а я, старый алкоголик, перехожу на коньяк.

Мы пьем за Лизу — за ее доброту и бескорыстие, ее постоянную готовность сделать страждущим нужные инъекции, внимательно выслушать людей, битых жизнью, помочь им советом, утешить, вселить надежду. За Лизу-Скорую-Помощь.

Пьем за Машу — за ее недавнюю увенчанность титулом заслуженного учителя. Много лет она преподавала язык и литературу, была завучем, потом и директором школы. Я даже вспомнил: в шестидесятые годы в одном журнале напечатали Машину статью об Аполлоне Григорьеве.

— В семьдесят первом! — со смехом поправила Маша. — Ой, неужели ты помнишь? Ну и память у тебя, Вадя.

— Я все помню. Выпьем за тебя и твоего Олега. И за Валентину, — добавил я. — Надеюсь, ей хорошо живется в Хельсинки.

— Она живет не в Хельсинки, а в Тапиоле, — сказала Маша.

— Это, кажется, город-спутник?

— Да. Это город-сад, архитектурное чудо. Лучшие архитекторы Финляндии проектировали Тапиолу.

— Ты говоришь так, будто была в Тапиоле.

— Да, была прошлым летом.

— Значит, ты помирилась с Валентиной? — спросила Лиза. — Это хорошо, по-христиански.

— Причем тут христианство? Я по-прежнему считаю, что человек должен жить в своей стране.

— Конечно, — говорю, подливая дамам настойку в бокалы. — Товарищ Сталин запретил браки с иностранцами.

— Ну и нечего иронизировать! — хлестнула меня Маша сердитым взглядом. — И вообще, если б не ты, так ничего бы и не было. Никакой Тапиолы.

— То есть как? — поразился я. — Что ты несешь? Причем тут я?

— Разве не ты дал Валентине адрес Кузнецова в Хельсинки?

— Адрес Терентия? Да… — припомнил я. — Она попросила, я дал адрес… Как всегда, я во всем виноват… Но когда это было! На Валиных похоронах, в шестьдесят восьмом…