Читать «В Зарницах» онлайн - страница 28

Отдельными островками он искрится в утренних лучах январского солнца. А в голубом морозном небе тоже отдельными островками висят, как огромные глыбы снега, кучевые облака, и не поймёшь, то ли долина отразилась в зеркале неба, то ли небо отразилось в зеркале долины.

Осторожно пробираемся по крутому берегу бойкой горной речки, к вероятному месту жировки кекликов. Там, за поворотом, летом была пшеница.

Мой приятель, колхозник Жамангул, идёт впереди. Удивляюсь лёгкости его походки. Вот он делает мне знак рукой, что значит: тихо.

— Услышали, — говорит Жамангул.

Со всех сторон несётся по утреннему морозцу приятное квохтанье: «Кува-куку, кува-куку, кува-куку…»

— Перехитрили! — смеётся Жамангул, показывая на противоположный берег ручья.

А там их действительно целая сотня, не меньше. Они ловко и быстро бегут по скале.

А на месте жировки бьётся и никак не может взлететь одна курочка.

— Опять кто-то силки расставил, — досадует Жамангул.

Волосяной силок туго стянул ножку. Почернела и безжизненно висит лапка.

— Пустить? — спрашиваю Жамангула.

— Пустить не надо, пропадёт.

Дома отнял я ей омертвевшую лапку. Смазал йодом культю и перевязал бинтиком.

Заживление прошло хорошо. Только долго она не могла научиться прыгать на одной ноге. Но наконец привыкла и перестала падать.

Бóльшую часть времени проводила она на печке. Полетает по квартире, попрыгает по полу — и опять на печку. Печка в моей квартире была для неё самой высокой скалой. Взлетит она на печку и ещё вверх смотрит. Но выше только потолок.

Оправилась моя больная совершенно. По утрам нет-нет, да и заквохчет: «Кува-куку, кува-куку…» Наверное, ей ветер приносил с гор голос подруг.

— Отпустить? — спрашиваю жену.

— Конечно, отпусти. Видишь, как она скучает.

Вынес я свою Куву́ — так мы её звали — во двор. А во дворе мороз и снег глубокий. В феврале это было.

— Ну, — говорю, — лети!

И пустил.

Полетала она над домом, а потом села в огород и ну купаться в снегу. Уж мылась она, мылась, кажется, каждое пёрышко снегом протёрла.

Вымылась, вспорхнула и полетела, но не в горы, а в коридор. И только я открыл дверь в квартиру, как она порх — и на печку!

— Что, не хочет? — спрашивает жена.

— Как видишь, — говорю. — Опять на своей скале.

С тех пор ежедневно Кува выходила на прогулку, только не через дверь, а через форточку.

Вылетит, полетает, полетает, покупается в снегу — и опять домой.

А тут случилось мне на охоте у ястреба отбить курочку. Курочка была еле живая. Привёз я её домой. Она не то что летать — даже ходить не могла: ястреб сильно её поранил. Левый глаз был закрыт, и кругом — засохшая кровь. Головка была вся испачкана кровью. А под левым крылышком вырваны перья, и большая рана, почти до костей. И вот сидит моя больная с закрытыми глазами и головку опустила.

— Не выживет, — говорит жена.

— Пожалуй, да, — отвечаю я. — А хорошо, если выживет, тогда им веселее будет.

Дело было вечером. Кува уже спала. Стоит на одной ножке и головку под крыло спрятала.

Взял я Кукý — так мы назвали вторую курочку — и посадил рядом с Кувой.

— Садись, — говорю, — рядом. Может, почувствуешь, что не одна, и легче станет.