Читать «Мы на своей земле» онлайн - страница 10

Наконец, мы вышли на ровную, свободную от завалов дорогу. Я заметила кое-где кучки свежего лошадиного помета.

— Откуда здесь это? — удивилась я.

— Павел Харитонович возит на Галке все необходимое для будущей партизанской базы.

— На Галке?

— Да. Так зовут маленькую черную лошадку нашего горняцкого хозяйства.

Павла Харитоновича Конотопенко, бывшего грузчика одесского порта, а теперь возчика хозяйства «Объединенный Горняк», я уже знала, но о том, что он возит грузы в эти мрачные подземелья, я услышала впервые.

То опускаясь, то поднимаясь вновь, петляли шахтные дороги. Я хотела определить направление нашего пути, но после нескольких поворотов сбилась. Мимо мелькали большие залы, комнаты и комнатки, чуланы и ниши, узкие и широкие коридоры, разветвлявшиеся в разные стороны. Снова пришлось около двух километров идти согнувшись. Дорога резко пошла вниз.

— Погребок, — сказал Иван Никитович, взглянув на косо опускавшийся над нами потолок штольни. — Сейчас будет лагерь.

Мы остановились у стены, искусно заложенной камнями. Нагнувшись, Иван Никитович вынул несколько камней и полез в пролом. За ним — я. В узком штреке стояли Тамара Межигурская и другие партизаны, с которыми меня познакомили еще в Аркадии. Тамара была одета в теплые ватные брюки, ватную куртку, волосы упрятаны под неопределенного цвета заношенную кепку. Увидев ее, я подумала: значит, и Ваня здесь. Заметив, что я оглядываюсь в надежде встретить здесь мужа, Тамара сказала:

— Иван Иванович ушел к воздушному колодцу послушать, что делается на поверхности. Пока он вернется, я покажу вам наш лагерь.

Лагерь имел вид буквы Т, соединенный обводными дорогами — штреками с главной штольней Нерубайское — Усатово. Вправо по штреку в узком и длинном забое оборудованы каменные нары. На них горой навалены шерстяные и байковые одеяла, подушки, матрацы. Проем между штреком и спальней отгорожен мешками С зерном и мукой. Рядом в маленьком забойчике стояли два мешка с сахаром; третий продолговатый забой отвели под склад картофеля и овощей.

«Так вот где картофель, что копали мы», — подумала я. Здесь же увидела бочонки с топленым маслом и свиным жиром.

Свинью мы отвели в один из далеких забоев, выход из него загородили тяжелыми камнями, на одном из уступов стены оставили небольшую бензиновую свечу.

Вскоре в лагерь вернулся муж. Увидев меня, обрадовался:

— Вот хорошо! Значит, будем вместе.

Поговорив немного с Иваном Ивановичем,

Иван Никитович повернулся ко мне:

— Ну что ж! Начинай хозяйничать. Прибери спальни, перебери картофель, лук. Эх! — вздохнул он. — Сварить бы картошечки! Вкусная она в этом году, рассыпчатая…

— Да, хорошо бы, но где и на чем ее варить? — и я оглянула холодные неприветливые стены, каменные скамьи, такой же стол.

— Вот уже две недели, как ничего горячего я в рот не брал, а от консервов прямо мутит.

— Так жить нельзя! Нужно подумать о горячей пище, — подсказала я.

— А где ее возьмешь — горячую пищу? — пожал плечами старик.

— Примусы нужно достать.

— Достать? — удивился Иван Никитович и задумался. — А где их достанешь? Ишь, достать… — озадаченно бормотал он и, перейдя на свой родной украинский язык, сердито заворчал: — Оци городськи жинкы тилькы и знають: Дай! Достать! А як достать — их не торкается, — и, сделав насмешливую мину, глумливо спросил меня: — Може тоби ще й музыку поклыкать у катакомбы? Давай краше починай працюваты.