Читать «Квартирная развеска» онлайн - страница 300

— Примите поздравления! — сказал критик режиссеру, помахивая щупальцами. — Это неподражаемо! А главное — совершеннейшая документальность и историческая точность! Никто так не вжился в жизнь землян, как вы. Вы — лучший голографорежиссер Вселенной.

— Таков уж мой принцип, — сказал режиссер, оттопыривая жабры; в речи его заметны были некоторые терранизмы и легкий земной акцент, — истина и ничего кроме истины. Нагой реалистизм и ни фиты имажинаторства. На том лежали, на том и лежать будем!

ФАТЕРА

— Это хомутатор? Это хомутатор?

— Нет, это частная фатера!

Телефона у нас не было.

Отец мой родился в Питере в семье потомственных рабочих. Со временем последние два слова становились всё непонятнее; однажды прозвучал по радио голос взволнованного обиженного человека: «Я потомственный блокадник!»

Детство мое и юность прошли в квартире (принадлежавшей вроде бы еще прадедушке) на Н-ской улице (так называла нашу улицу М-ского бабушка); квартира была отдельная, пятикомнатная, но на жаргоне коммунальных служб «без удобств», — не подумайте чего, туалет имелся, просто ванная отсутствовала, и размещалось наше родовое гнездо в полуподвале, чтобы не сказать — в подвале: с прадедушкиных времен культурный слой, подымавшийся к окнам, подобно вышедшей из берегов невской воде, погружал мое родное жилище в землю.

Отсутствие ванной нас не особо смущало, постоянно плескались в шайках, тазах, корытах, любили огромный облупившийся эмалированный голубой кувшин, да и общественные бани обретались сравнительно недалеко (это теперь, как я выяснил, приехав в город детства на неделю, их превратили в неясного назначения заведение под названием то ли «Сувенир», то ли «Сутенер»), меня туда водили сызмальства, сначала мама с бабушкой и сестрой в женское отделение, потом отец с брательниками в мужское. Я обожал кафель, лавки, ящички для одежды в раздевалке, но особой моей любовью был, само собой, находившийся во времени между мытьем («полным помоем», как банщик дядя Коля выражался) и выходом из терм автомат с лимонадом: стакан в приямок, монета в прорезь — и на тебе! а пена! а пузырьки! и вкус лимона несравненный!

— Вот древнегреческий философ, — острил отец, — говаривал: всё течет, всё меняется; а у нашего управдома пять лет крыша течет — и ничего не меняется.

Острота была довоенная, в былую эпоху за такие шуточки можно было и в лагерь загреметь при правильно написанном доносе. «Вы за что сидите?» — «За лень свою». — «Как так? Норму не выполняли?» — «Да с соседом после бани пива попили, анекдоты рассказывали, разошлись, он на меня донос настрочил, а я на него поленился». Про «за что сидите?» мне нравился еще один старый анекдот:

— Вы за что сидите?

— Я ругал Карла Радека. А вы за что сидите?

— Я хвалил Карла Радека. А вы, гражданин, за что?

— А я Карл Радек.

Полная выдумка, скажу я вам, Карл Радек нисколечко нигде не сидел, его сразу шлепнули.

Не знаю, как насчет крыши, она крышевала жильцов шестого этажа; а наш-то полуподвал, помаленьку опускаясь, тяготея к топи блат, воспетой поэтом, превращался в нежилой фонд. Печи, которые я еще помнил топящимися, увеселяющими нас живым греющим игривым огнем, заглохли, умерли, превратились в, извините за новомодное выражение, инсталляции, батареи с топью блат не управлялись, сырость чахоточная поползла из видимых и невидимых щелей, а из неведомых подвалов ниже подвала, из тайных царств, полезли крысы. Крыс ничто не брало. То ли крысиный яд был бракованный, просроченный, то ли мы имели дело с мутантами, хававшими радиационные отходы потаенных городских НИИ, то ли крысиные инструктора переигрывали людских дератизаторов, но сыр из крысоловок и капканов пожирался хвостатыми бойцами невидимого фронта регулярно, жрали муку с гипсом да толченым стеклом почем зря, точно факиры, и хоть бы хны.