Читать «Пахарь» онлайн - страница 14

Неравенство он увидел сразу; оно ему не понравилось. Зачем ей человек, стоящий хотя бы ступенькой ниже? Если она — гармонично развитая личность, то и ему следует стать такой личностью. Он понял: чтобы завоевать ее, он должен приобщиться к ее интересам. Это требовало времени, энергии и упорства. Все это у него было в избытке. Значит, выкраивалось и время. Если дня не хватало, он отбирал часы у сна. Он стал гораздо больше читать, ходить в музеи, в концертный зал консерватории. И вскоре понял, что ее культурные интересы вполне могут стать и его интересами. Правда, воспринимал искусство он спокойно. Она восторгалась, рукоплескала, сопереживала глубоко, сама, как актриса, входила в полюбившийся образ. Он созерцал, ни на минуту не переставая быть самим собой. Сам процесс приобщения к ее духовным ценностям ему нравился, как нравится смотреть окрест себя каждый раз с новой точки, все более высокой.

Но уже тогда его обижало, что к его ценностям — борцовскому ковру, живому общению с друзьями, когда звучит гитара, когда вспыхивают горячие споры и сталкиваются противоречивые мнения, она равнодушна. Она же откровенно объясняла это тем, что человеку цельному не дано быть всеядным, что мир увлечений всегда ограничен какими-то конкретными рамками, как и мир профессии. Чему-то отдается предпочтение перед всем остальным, разбрасываться просто нелепо. «Как и кому-то отдается предпочтение перед остальными», — подумал он тогда. Ему еще не было отдано предпочтения.

Он шел к ней долго, и все это были замечательные годы. И след, оставленный ими, не сглаживался. Он дерзал, и жизнь его была восхождением. Это было прекрасное время, открытия следовали одно за другим. Он приходил к Оле часто, все четыре года совместной учебы.

Тогда, после знакомства, о чем они только не переговорили на берегу Баяутского канала. Но все это, как он теперь видел издалека, было его вхождением в ее мир, встречная же полоса оставалась свободной от движения.

Она рассказала ему о многом. И о Ван Гоге, гений которого стал понятен и дорог только людям следующих поколений. И о Сергее Чекмареве, и о Павле Когане, стихи которых он не читал никогда, и об Усмане Юсупове, зачинателе знаменитых народных строек, которые заставили страну и весь мир по-новому взглянуть на народ, еще недавно опутанный по рукам и ногам цепями феодализма и ислама, но с радостью ступивший на неохватные просторы социалистических преобразований. Да, подвиг строителей Большого Ферганского канала так и остался непревзойденным. Шло время, иные свершения вписывались в летопись, но не затмевали, не умаляли, не отодвигали его на второй план. Когда же он пытался привлечь ее внимание к нуждам сегодняшнего дня, когда заявлял, что голодностепская земля, на которой они собирают хлопок, орошена недавно, что в погоне за дешевизной освоения здесь многое делалось не так, как следовало бы, не под присмотром мудрого хозяйского глаза, и им, наверное, после вступления в самостоятельную жизнь придется все приводить в порядок, (чтобы нормой стали не пятнадцати, а тридцатицентнеровые урожаи хлопка-сырца, чтобы оазис стал похож на благодатную Ферганскую долину), Оля отмалчивалась или отвечала односложно, незаинтересованно. Далекое влекло ее сильнее. Близкое, от частого соприкосновения с ним, казалось обыденным. И то сказать, привычное не встряхивает, для взлета чувств нужна новизна впечатлений. Он обижался — она не понимала его обид. В нем просыпался хозяин, которого достижения науки и техники интересовали с утилитарной, прикладной точки зрения. Кроме того, он высоко ставил организованность и порядок, умение делать дело. Она же предпочитала чистые заоблачные выси. Их озон действовал на нее благотворно. Он даже сказал как-то, что она, наверное, собирается орошать Марс, а не Голодную степь.