Читать «Предвестники викингов. Северная Европа в I-VIII веках» онлайн - страница 14

Воины двух армий говорили по сути на диалектах одного языка. Символом этого служит то, что оба короля носили одно и то же имя, и хотя традиционная письменная историография упорно именует обладателя английского трона Гарольдом (в оригинале Harold), а его скандинавского коллегу Харальдом (в действительности Harald), нет сомнения, что из глоток сражавшихся воинов эти имена вылетали в одинаковой огласовке. И это лишь краткая вводная экспозиция, почти этнографического свойства, за которой разворачивается грандиозная картина битвы во всем ее многоцветий.

Зададимся вопросом: каким был мир в глазах участников сражения? Ведь страны, которые были для них родным домом, разнились между собой. Англосаксонская Британия, островное христианское королевство с довольно многочисленными уже тогда городами, была одним миром, — преимущественно хуторская, изрезанная фьордами Норвегия — совсем другим. А это накладывало отпечаток на многие стороны сознания. К примеру, тот самый лучший мир, в который предстояло отойти многим участникам сражения, виделся им по-разному: не вызывает сомнения, что Вальхалла всегда представала перед мысленным взором северянина в виде хутора богов, и скорее всего это представление было экстраполировано на христианский рай у тех, кто уже переступил границу язычества, — некоторые из них никогда не видели других поселений, в сознании просто не существовало образа иного типа совместного проживания людей.

Сам конунг норвежцев Харальд Хардраде, Харальд Суровый Правитель, испытал на себе столько культурных воздействий, что с полным основанием мог называться космополитической личностью, и уж наверняка — самым «космополитичным» государем своего времени. Проведя юность и молодость при дворах Ярослава Мудрого на Руси, императора Византии, проявляя героизм и доблесть в бесчисленных сражениях с арабами и другими врагами Империи на всем Средиземном море, участвуя в интригах византийского двора, отсылая в Киев скальдические строки, посвященные будущей жене Елизавете Ярославне, он пропустил через себя, пожалуй, почти все основные культурные импульсы, которые мог испытать человек Средневековья. А сколько дружинников, прошедших с ним все трудности его жизненного пути, испытали тот же набор воздействия до того, как выйти на поле Стэмфордбриджа?

Какие идеалы заставляли идти в бой тех и других? Жажда героической гибели в бою, обуревавшая викингов и их предков столетиями, не исчезла, да и не могла исчезнуть вдруг и бесповоротно, а, напротив, соединившись с рвением христианских неофитов, приобретала на завершающей стадии эпохи викингов черты почти исламского фанатизма.

Как чувствовали себя англичане, защищавшие свою землю и своего короля? Забыли ли они вовсе свое языческое прошлое, не отличавшееся от прошлого (и почти что настоящего, заметим) их визави? Мог ли кто-то из них предполагать, что, выжив и победив в этом сражении, через три недели падет в нескольких дневных переходах от него в бою при Гастингсе, сметшем с лица земли старую Англию и породившем новую, нормандскую? Ведь флот Вильгельма Завоевателя у берегов Нормандии уже заканчивал приготовления и поднимал паруса.