Читать «От Сталина до Ельцина» онлайн - страница 34

И стратегический курс этой работы был выверен — курс на прочную и быструю индустриализацию, на создание индустриальной основы обороны. Так, до начала войны уже в серийном производстве находился у нас знаменитый Т-34 — впоследствии лучший танк Второй мировой войны.

Мы создали и совершенствовали грозное ракетное оружие — «катюши», не имеющее аналогов в мире.

Строительство новейших, на уровне мировых достижений, нефтеперегонных установок обеспечило в стране переработку всей добываемой нефти. Мы готовились к войне мировой!

Мы готовились к войне, ибо она была неизбежна.

И всё же нападение Германии на нас 22 июня 1941 года оказалось внезапным. Враг получил благодаря этому тактический простор и успех на первом, трагическом для нас этапе войны — армия, вопреки всему, отступала. Мы стремительно теряли города.

Но как совместить всё это, столь, казалось бы, несовместимое и неизбежное, то есть ожидаемое, с внезапным? Удовлетворительный, ясный ответ, по моему мнению, не найден и поныне.

То, что мы будем воевать с Германией, мы знали, но что это произойдёт так скоро, никто не предполагал. Сообщение ТАСС от 14 июня, за неделю до войны, не успокоило, а, наоборот, насторожило. Я думаю, что оно было попыткой Сталина остановить Гитлера, заставить задуматься, не рассчитывать на фактор внезапности — все войны в Европе «Третий рейх» начинал с внезапного нападения. Однако, мне думается, мы и сами себя успокоили, ибо считали глупостью начинать войну с Россией, уже воюя с Англией. Но Гитлер начал войну в том же месяце фактически день в день, что и Наполеон, что для Гитлера с его мистикой тоже было невероятным.

Утро 22 июня, выступление по радио Молотова, хмурое молчание людей у репродукторов на улицах заставило сжаться потрясённое сердце. «Как же так? — думал я. — Значит, Гитлер обхитрил нас?».

Я понимал, что вся наша дипломатия с рейхом была направлена на то, чтобы всеми мерами, в том числе и «дружеским» умиротворением Гитлера, максимально оттянуть, отодвинуть срок неизбежного столкновения, а главное — выгадать время, за которое мы успели бы достичь военно-экономического превосходства над военной машиной Германии. Исходя из темпов роста нашей индустрии, для этого было нужно так мало — два-три года мира.

Но ведь и гитлеровское руководство хорошо просчитывало нашу логику и стратегию, настороженно следило за всем происходящим у нас: и тайным, и явным. В этом нет никакого сомнения. Есть свидетельства, будто Гитлер как-то в частной беседе высказал, что якобы в июне 1941 года никто не желал мира так, как он, Гитлер. Звучит дико. Всё же я допускаю, что в определённом смысле фюрер высказался всерьёз — он несомненно знал: наша страна неизбежно встанет на его пути и для этого требуется ей совсем небольшой срок. Вот почему вопреки неблагоприятным для себя обстоятельствам, не столь уж и бредовым, последний шанс на победу давал ему только 1941 год.

Конечно, историческая ошибка Сталина в определении сроков войны очевидна. Но она, на мой взгляд, заключалась в том, что он не сумел проникнуть в логику Гитлера, авантюристскую и паническую одновременно. Несомненно, как в объективно-историческую истину, Сталин верил, что фашизму не одолеть СССР никогда, ни при каких обстоятельствах, что и подтвердилось в 1945 году. Этот стратегический вывод Сталина был верным, но он сделал тактическую ошибку, когда, запрещая всяческие меры по повышению состояния боевой готовности, приказывал: «Не отвечать на провокации немцев», очевидно, памятуя, что нападение германцев на Польшу началось с провокации.