Читать «Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 1» онлайн - страница 15
Владимир Василенко
А он пьет и пьет без отрыву и силу последнюю отымает и стыд, и кажется ей: как мак она трепещет — покачивается под полуденным ветром и растворяется в сладкий мед.
Руки высвободила и наложила на покорные глаза:
— Пусти меня… Федя… Увидят ведь… Семен увидит…
Одумался Иванов. Поднялся и ее поднял тоже на руках с земли. Тихо-тихонько, жалея, спросил, как кедр вершиной нагнулся:
— Варенька… обидел я тебя? Скажи — чем?
Молчит.
Опустил, поставил ее бережно.
— Обидел… Так стою вот я, открыт перед тобой. Ударь, хоть убей — как за ласку, за дар удар твой приму.
Молча оправила платье, платок на лоб сдвинула. И глянула ему прямо в глаза, осторожненько так, испытывая. Прямо в черные отуманенные нежностью глаза, в которых зрачки что светляки в оночелой траве.
— Ну тебя, леший… еще отвечать за тя будешь. А то — тронь, так облапишь опять, как жену — медведь. И то измял всю.
Ласково толкнула в грудь и отпрянула. Засмеялась — рассыпалась по кедрам, как бурундуки запрыгали. Но Иванов нагнал ее снова и, обмякший весь к ней, поймал за левую руку и пошел рядом — как полагается в горелках.
А земля вздыхала и обволакивала их влажными испарениями, скользким шелестом росной травы и легким, пугливым хрустом палых игол и шишек:
«…Лето минет, — сверну я скатерти-самобранки и пуховики свои вытрясу. На промыслы уйду, в города перекинусь, а то в скиты — разбои замаливать. А по-за-зимой снова раскину — да только другим уж. Ничего назад не ворочается… А ноги на то и выросли, чтобы счастье по земле искать; а руки даны — подымать его; а губы — милого целовать. На что бы иначе эти, алые, как зори, и нежные, как свет заревый, — губы. И они не вечны ведь»…
— Семка-то, должно, совсем не побег, — протянула девушка, чтобы что-нибудь сказать.
«…Нету радости без горя и счастья без борьбы. И всегда кто-нибудь поперек стоит. Испохон за всякую долю бьются люди, внуки мои, и круче всех гуляет облитый чужой кровью»…
— Пристает он к тебе, Варенька. Скажи только — я его отважу, — озлобился внезапно и стиснул ее руку Иванов.
— Ишь ты. Заступник какой выискался. Мотри, кабы тебе парни бока не намяли за свою девку.
— Ну, это, пожалуй, сорвется, — усмехнулся Иванов, в надежде на узловатую силу свою.
А потом вновь проникла к его сердцу змея, и пригнулся он к глазам Вари:
— Лаком он до тебя, Семен-то… Уж не любишься ли ты с ним?
— Столь же лаком, как и ты, — вдруг рассердилась Варя. — И ни с кем не люблюсь я. — И, выдернув руку, пошла вперед.
— Штой-то вы там? Венчались ли чо-ли? — встретили их играющие и засмеялись.
— Ой, загнал, подруженьки. Измаял, леший, язви его. Чуть что не до поскотины гнал.
Семен, проходя, намеренно крепко задел техника плечом, а тот подозрительно и недобро проследил ему.
— Не гнал он ее, а в кустах мял, — выязвил Семен в сторону.
— Одни у те пакости на уме, Семка, — вспыхнула Варя. — Льнешь ты ко мне всю весну. Как муха к меду пристаешь. А срам я от тея только терплю. Охальник ты. И не указ мне.
— Ишь ты — фря-недотрога.
— Чо же не становитесь-то?
— Чо ей бегать-то больше? — ревниво и с натяжным смехом процедил Семен. — Достукалась: с царевичем-то неохота разлучаться… Рада кобыла овсу — на што ей трава в лесу?