Читать «Проблема русско-украинских отношений в свете истории» онлайн - страница 2

Нельзя отрицать большой плодотворности этих споров для исторической науки. Однако, тот, кто считает, что подобная аргументация имеет прямое отношение к основному предмету спора, тем самым выдает свое непонимание сущности исторического процесса вообще, и в частности — украинско-русской проблемы как проблемы исторической: ведь настоящий момент есть тоже "история", часть исторического процесса. Именно потому, что история есть постоянное обновление, вечное становление, движение вперед — все равно, к "лучшему" или к "худшему", — что она необратима, так называемые исторические аргументы, т. е. аргументы от данных исторического прошлого, сами по себе не имеют, не могут иметь решительно никакой силы и никакого значения в применении к историческому настоящему или историческому будущему. Допустим, что правы украинцы, что в 1654 году Украина была обманута, что по отношению к ней Москва совершила несправедливость. Завоевание в 1223 году французским королем Тулузского графства, края с богатой, самобытной культурой, с несомненной собственной историей, было во всяком случае не меньшей "несправедливостью". Однако, кто во Франции думает об отделении земель, входивших некогда в состав Тулузского графства? Филологические аргументы имеют не больше весу. Грань между "языком" и "диалектом" весьма условна. С точки зрения морфологии языка, голландский язык — германский "диалект". Но на этом "диалекте" говорит и пишет народ, давно отделившийся от общегерманского массива, имеющий собственную государственность и собственную культуру. "Диалект", тем самым, стал "языком". В Галицкой Руси в XIX веке местный язык ("диалект") развился до степени языка школы, литературы и науки. Это вынуждены признать даже наиболее ретивые противники украинцев. Но они отделываются тем, что этот украинский язык, насаждаемый в настоящее время на русской Украине, не есть местный малорусский язык, что это другой язык, не — язык Шевченка и Котляревского, язык народу чуждый, и притом в еще большей степени, нежели общерусский литературный язык. Это, конечно, натяжка, и ничего больше. Галицко-украинский язык не в большей мере "другой" язык по сравнению с языком Шевченка, чем русский язык Тургенева и Толстого по сравнению с русским языком Ломоносова, чем французский язык Мопассана по сравнению с французским языком Раблэ. В первом случае пространство, а в двух последних время определило собою различия словаря и слога или "стиля". Этот галицко-украинский язык "непонятен" малороссу-простолюдину? Думается, не в большей степени, нежели язык Пушкина "непонятен" простолюдину-великороссу. С другой стороны, допустимо утверждать, что русский литературный язык и язык украинский столь близки друг другу, что они, в сущности, могут рассматриваться как ветви одного и того же языка. Максим Горький недавно смеялся над тем, что его сочинения переводятся на украинский язык. Всякий малоросс, сказал он, отлично поймет его и в подлиннике. Украинизаторы на это обиделись. Им непременно хочется, чтобы русский литературный язык был непонятен для интеллигентного украинца. Если факты — против этого, тем хуже для фактов! "Хороший" украинец должен притворяться, будто он нс понимает "российского" языка.