Читать «История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны Д"Арк» онлайн - страница 196
Жорж Дюби
Графы Анжуйские, утвердив свое господство над землями, которые, по словам Фулька Решена, «были ими вырваны из рук язычников и защищены от посягательств иных графов-христиан», смело повели борьбу сразу на трех фронтах, соблюдая верность королю франков. Однако, когда он стал слабеть, сама эта смелость дала им возможность смотреть на короля с чувством снисходительного превосходства. Именно так изображен здесь Годфрид Гризгонель, королевский сенешаль, ставший в силу своего положения покровителем ослабевшего сеньора, как Вильгельм из «Коронации Людовика». Тогда же графы Анжуйские и посадили в замке Амбуаз предка нынешнего сира, тоже уроженца добрых орлеанских земель, женив его на богатой наследнице, подобно тому, как в свое время поступил с их собственным предком его сеньор. Отметим, что, дойдя в своем рассказе до начала XII века и введя в изложение четвертого противника графа Анжуйского — графа Блуа, автор этой апологии начинает пользоваться словами
Позволительно усмотреть в том, как ведется рассказ об истории этого кантона и его сеньорах, проявление присущего очень многим людям во Франции того времени чувства, и, можно думать, аналогичным образом формировавшегося повсюду, в условиях продолжавшегося феодального дробления, чувства принадлежности к одной родине, служить которой — дело чести и ради которой, говоря словами Иоанна Солсберийского, каждый добрый рыцарь должен быть готов и кровь свою пролить. В некоторых южных областях королевства — Руэрге, Жеводане — эта родина ассоциировалась, видимо, с соответствующим диоцезом, где в прямое продолжение институций мира Божиего завязывались узы действенной солидарности в борьбе с бесчинствами наемников-рутьеров. В других местах эта родина замыкалась в рамках сеньории местного барона и брала начало от стен ее главной крепости, от которой зависели окрестные фьефы и где правил последний представитель рода исконных защитников этих земель. В таких эмбрионах национального чувства заключалось что-то одновременно и воинственное, и династическое, они возникали как плод двоякого рода памяти — памяти об одержанных на протяжении веков победах и отбитых нападениях в боях под тем же знаменем, какое было теперь в руках у господина, и о тех, кто из поколения в поколение передавал это знамя: отец — сыну, дядя — племяннику. Эта память сохранялась в родовых преданиях, что рассказывали обычно у могил усопших предков.
У высшей аристократии XII века постепенно сложился обычай располагать гробницы предков в одном месте, подобно гробницам королей, собранным в Сен-Дени. В 1096 году Фульк Решен признавал, что ему неизвестны места захоронения его дальних предков, а ближние были похоронены в самых разных местах. Однако утвердившееся позже устроение всего и вся в государстве по королевскому, иначе говоря, династическому, образцу привело к приближению усыпальниц сеньоров к местам проведения заупокойных литургий. После 1119 года в аббатстве Сен-Бертен был основан некрополь графов Фландрии, а несколько позднее 1133 года в коллегиальной церкви Монса — некрополь графов Эно. В 1157 году граф Шампанский решил перестроить молельню своего дворца в городе Труа в коллегиальную церковь, чтобы быть в свой час похороненным в ней. Граф поставил ее под покровительство Св. Этьена (Стефана), именем которого были названы многие его покойные родственники, и в том числе наиболее известный из них, ставший королем Англии. Там же были погребены и все его потомки. В те же времена на собранных таким образом в одно место гробницах предков стали помещать различные знаки и изображения с целью сохранить на века славу династии. Ранее надгробие обычно служило свидетельством христианского смирения усопшего. В аббатстве Сен-Дени Людовик VI покоится под простым надгробным камнем. Но уже надгробная плита Годфрида Плантагенета украшена эмалевой пластиной с изображением отца короля Генриха. Он изображен живым, стоящим во весь рост, с мечом, символом правосудия, в руке. Вдова Людовика VII пожелала покрыть все надгробие своего мужа золотыми и серебряными украшениями с драгоценными каменьями. Эта роскошь составляла резкий контраст со строгим и суровым обликом цистерцианского храма, где находится гробница, но была в полном согласии с великолепием райских чертогов горнего Иерусалима, где пребывал, по мысли новых идеологов королевской власти, христианнейший король. В эти лее годы на могилах усопших членов королевского дома и князей появляются первые