Читать «Как я любил тебя» онлайн - страница 226

Захария Станку

Умерла мама. Мы замуровали ее в подобие сводчатой печи, положив сначала в деревянный гроб и закрыв крышкой. Для того чтобы и мама превратилась в цветы, нужно подождать, когда сгниют доски гроба, когда обвалится свод, сложенный из сырого кирпича, и мама вместе с одеждой, в которую ее облекли перед погребением, тоже сгниет и станет прахом.

Моя сестра Елизабета приносит калачи (она напекла их столько, что хватило бы на поминки по семи покойникам) и полное блюдо меда и ставит все на стол. Мы черпаем мед ложками и жуем калачи. Калачи пышные, свежие, мед тоже свежий, и все-таки мы чувствуем запах покойника. Может быть, это калачи напомнили нам о нем, может быть, что-то другое.

Костандина намазывает медом два калача, идет к своим лилипутам, будит их и угощает:

— Ешьте, сыночки, ешьте, они сладкие, медом смазанные.

Карлики улеглись в стороне, во дворе, спиной друг к другу, положив под голову руки.

— Прости ей, господи… Царство ей небесное…

Сестра моя Евангелина шарит рукой по столу и, найдя миску, макает в мед горбушку.

— Чистая это пища, хлеб с медом. Хлеб люди добывают, а мед пчелы. В старые-то времена люди больше ели хлеба и меда, чем теперь.

Мед добывают пчелы… Я тут же вспоминаю о муравьях и пчелах, которые попали в гроб матери вместе с цветами. Этих пчел погребли вместе с матерью. Пчелы были живыми, а мать уже мертвой, но, может быть, теперь пчелы тоже умерли. Эти пчелы, так любившие солнечный свет — мне часто казалось, будто и сами они сделаны из солнечного света, — умерли в тяжелом мраке могилы и среди этого же мрака в той же самой могиле превратятся в прах. Прах матери смешается воедино с прахом пчел и будет питать собой корни трав, которые вырастут и будут цвести на могиле.

Я чувствую, как мое лицо сводит судорога, и кладу кусок калача, намазанный медом, на край стола. Во рту у меня горько, на губах горечь, в глотке тоже так горько, словно я сжевал цикуту, и не один стебелек, а целое поле.

Моя сестра Евангелина обращается к Слепому Веве:

— Скажи мне, как это бывает, когда человек ничего не видит?

— Как бывает? Не видишь ничего, и все тут. Наступает тьма, окружит тебя со всех сторон и сначала вроде бы придавит. Потом привыкнешь к ней.

— Когда это — потом?

— Ну, может, через несколько недель, а может, через несколько месяцев. Я уже и не помню, ведь я давно ослеп.

— Ты еще помнишь в лицо людей, которых видал тогда?

— Помню, только плохо. Вижу их будто издалека и сквозь туман. Теперь я людей различаю по голосам. А тех, что живут неподалеку, узнаю по шагам, по тому, как они ходят.

Веве умолкает. Дует ветерок и раскачивает ветви шелковицы. На нас падают ягоды, белые и иссиня-черные, они падают на нас и оставляют пятна на одежде.

— Однажды какой-то незнакомый мужик, который ехал на телеге и чуть не задавил меня, крикнул: «Ты, безглазый! Слепой, что ли, как крот?» — «Может, и так», — ответил я ему, а сам с тех пор все думаю: почему же это кроты слепые? Слеп как крот! Может быть… Только я не помню, какие они, эти кроты…