Читать «Безумный лес» онлайн - страница 13

— Художник…

— Городская знаменитость…

— Как его имя?

— Каба.

— А он недурен.

— Недурен-то недурен. Даже не глуп, говорят, но…

— Но что?

— Ни гроша за душой.

— Зато талант.

— Лучше бы у него было поместье… Одним талантом…

— Знаю. Одним талантом сыт не будешь.

Насколько я мог понять, он лелеял надежду прославиться и, как я слышал, все еще не отказался от нее. Мне он нравился. Я не мог только примириться с его бантом и чудно́й шляпой. Мы не были знакомы, хотя в те времена сделать это было бы легко. Он жил в доме с высокой крышей, в одном из переулков по соседству с кладбищем, где постоянно держался приторный запах новопреставленных. По вечерам одиноко бродил по центру города, погруженный в свои мысли. Каждый раз, проходя мимо статуи генерала Манту, поднимал глаза и улыбался. Должно быть, находил ее скверной. Обыватели, когда разговор заходил о художнике, часто изощрялись в насмешках:

— Вы о господине Кабе, этом пачкуне?

— Я бы не дал за его мазню и ломаного гроша.

— Витает в облаках.

— У него не все дома.

Прошло немного времени, и в пыльном городке привыкли к молодому художнику. Затворившись в своей кладбищенской лачуге, Каба писал убогие пейзажи, сопливых, оборванных большеглазых ребятишек, делал наброски с изможденных крестьян, нищих и мусорщиков, худых и бледных прачек, чахоточных уличных девок, завсегдатаев кофеен и стройных цыганочек; в общем, почти со всех, кто ютился в сточной яме городского дна. Однажды ему вздумалось нарисовать углем крестьян, подозревавшихся в конокрадстве, — закованные в цепи, они тащились по улице в сопровождении дюжих жандармов. Среди ночи к нему ворвались полицейские, бросили в подвал, зверски избили, чуть не сделав калекой, и отпустили восвояси с напутствием:

— Запомни раз и навсегда — такие дела нельзя ни фотографировать, ни рисовать.

— Я рисую то, что вижу.

— Не все, что видишь, дозволено рисовать. Слышишь?

— Слышу, господин полицейский. Слышу, хоть у меня и звенит в ушах.

Тогда я впервые понял, что всякий художник, даже из такого убогого грязного захолустья, как Руши-де-Веде, стремится стать известным. Каба не был исключением, он тоже жаждал славы и поклонения. Поэтому время от времени он выставлял свои работы в витрине книжной лавки, где торговал школьными учебниками, грифельными досками, ручками, карандашами и пеналами один мой приятель. Он был старше меня, я звал его «дядюшка Попугай». Но никто, даже бродяги и мусорщики, не задерживался у выставленных картин; в целом городе, насчитывавшем не одну сотню богатеев, никому в голову не приходило приобрести их. Так они торчали там целыми неделями. От солнца краски коробились и выцветали. И дядюшка Попугай вызывал Кабу:

— Понимаешь, художник, мне нужна витрина — новый товар поступил.

Каба собирал свои картонки, заворачивал их в газету и уносил домой. Поговаривали, что хранил он их недолго: рвал на куски и пускал на растопку. Позднее, когда, по общему мнению, художник совсем дошел до ручки и уже не задирал нос, рушанские купцы и мелкие торговцы стали заказывать ему вывески. Каба оказался человеком покладистым и согласился. Потому что