Читать «Только Венеция. Образы Италии XXI» онлайн - страница 126
Аркадий Ипполитов
– и тут мне в лоб врезался мяч с такой силой, что затылком я трахнулся о Святого Степанушку, – но нет, я не свалился и не сполз на ступени, как Ашенбах в фильме Висконти или Бергот в романе Пруста, а вдруг почувствовал лёгкость, почувствовал, как тело моё распрямляется, я приподымаюсь, объятый чувством блаженной невесомости, носки моих ног отрываются от ступеней колодца, и я возношусь вверх, и Кампо Сан Стин уже подо мной, сжалось и уменьшилось, я вижу его как на ладони, и вижу, как дети и их родители, вскинув руки и головы в недоумении, восторге и неверии, глядят то на меня, то на колодец, а я, взмыв ввысь, завис где-то на уровне Кампаниле деи Фрари, да там и остановился. Повисел немножко в солнечном сиянии, несколько секунд, и снова приземлился ровно на то же место. За те мгновения, что я там, в выси, парил, я объял взглядом и Сан Поло, и всю Венецию, и мне стало особо внятно всё венецианское францисканство, воплотившееся в «Ассунте», и многое другое, но родители, сбежавшиеся ко мне со всех углов Кампо Сан Стин, стали тут же собирать разбросанное вокруг меня барахло – мои мысли о францисканстве, и о Тициановой maniera grande, в «Ассунте» им воплощённой, и о расовых проблемах Венеции, и о сходстве авангардного монумента Кановы в деи Фрари с современным концептуализмом, и о сходстве Кабакова с Кановой – и торопливо в меня обратно запихивать, и очки мне на нос надевали, и что-то с меня сдували, и что-то всё время приговаривали, и видно было, что им очень хочется, чтобы я все свои абстрактные построения скорей бы собрал и с Кампо Сан Стин бы сгинул. Дети же стояли поодаль и с насторожённым любопытством на меня поглядывали. Собрал я всё и ушёл, а за моей спиной снова начался ор бушующего футбола.
Гоббо ди Риальто
Глава восьмая
Часы Венеции
What news on the Rialto?
Что нового на Риальто? –
в «Венецианском купце» Шейлок задаёт этот вопрос в третьей сцене первого акта, и затем слово «Риальто» проходит через всю пьесу рефреном, ибо какой венецианский купец без Риальто? «Риальто», звук-то какой чудесный, венецианский донельзя, какой-то весь изысканно-пёстрый, как рисунок на тканях Фортуни и Миссони или звон венецианского стекла. Две единственные венецианские реалии в пьесе – это упоминание Риальто, а также имя Гоббо, данное Шекспиром одному из слуг Шейлока, и поразительным образом совпадающее с кличкой Иль Гоббо ди Риальто, Il Gobbo di Rialto, Риальтский Горбун. Кличка была дана замечательнейшему мраморному человечку, скорчившемуся на Кампо Сан Джакомо ди Риальто, Campo San Giacomo di Rialto, под гранитной кафедрой на площади, подножие которой Гоббо поддерживает. Поставлена кафедра на главной рыночной площади города была в 1541 году, с неё читали воззвания и приговоры и около неё выставляли на всеобщее обозрение преступников. Гоббо ди Риальто, творение скульптора Пьетро да Салó, стал в Венеции чем-то вроде позорного столба, и к тому же Гоббо, как и безносый Риоба, был местом для распространения пасквилей, которые на него наклеивали по ночам нарушители общественного спокойствия. В Шекспировом несчастном Ланчелоте Гоббо также есть что-то насмешливо-жалкое, как и в Гоббо ди Риальто. Упоминание Риальто и Гоббо делает весь колорит «Венецианского купца» венецианским, наверчивая вокруг Шейлока пустоголовую карнавальную карусель. В первой сцене третьего акта появляются два совершенно необязательных героя, два венецианских хлыща, Саланио и Саларино, важные в пьесе лишь своими зарифмованными итальянскими именами, и Саланио спрашивает у Саларино:
