Читать «Пришелец из Нарбонны» онлайн - страница 84

— Я могу оценить гнев, когда он справедлив, рабби Шемюэль, — сказал раввин Юсуф ибн-аль-Балиджа. — Но когда в Толедо и других городах убивали иудеев, изгнанники, наши собратья, нашли приют в мусульманской Гранаде.

— Ни твоего меда, ни твоего яда! — вспылил Шемюэль Провенцало. — Что по-латыни значит: «Timeo Danaos et dona ferentes».

— Простите меня, рабби, но то же, что минуту назад мы услышали из уст гранадского раввина, я могу сказать и о Турции, — вмешался лейб-медик Иаков Иссерлейн. — И в Турции евреи нашли прибежище и мир. Разве это плохо?

— Хорошо!.. Хорошо!.. — старый палермский раввин замахал руками. — Мы ни о чем так не мечтаем, как о мире. Но турки и мавры могут дать его всем народам, только не евреям. Маймонид писал по-арабски, а не по-турецки. Много наших ученых владело языком Корана лучше, чем языком Библии. Даже наш величайший поэт Иегуда Галеви написал свое философское произведение «Аль Кузари» по-арабски. Но когда евреи начинают свои послания со слов похвалы Аллаху: «Бистиллахир Рахман…» — это пострашнее костра.

— Разве может быть унижением то, что из арабского «Сада премудрости» вырос кедр еврейской философии, а из арабского «Жемчужного ожерелья» — нанизывалось ожерелье еврейской поэзии? Это союз сладкой арабской розы с суровым духом Иудеи, — сказал гранадский — раввин Юсуф.

— Никчемный союз — невеста не та, — палермский раввин сморщил нос.

— Буду признателен тебе, рабби, если услышу из твоих уст, отчего тебе так не нравится невеста, — сказал раввин Юсуф.

— «Старость — мать забытья», — сказал Платон, по я не настолько дряхл, чтобы не помнить проклятья альмохадов. Они мало чем отличались от инквизиции.

— Времена альмохадов давно миновали, история мира движется вперед, и многое надлежит забыть, — раввин Юсуф кончиками пальцев провел по красивой черной бороде. — Сегодня в Гранаде правят другие люди, сегодня другие времена. Обычаи смягчились. Еврейский медик Амон почитаем более, нежели визирь калифа.

— Времена проходят и возвращаются, но никого они столькому не научили, как евреев, — палермский раввин вынул из кармана халата, отороченного по низу мехом, большой платок и вытер нос. — Преследования будут повторяться всегда и везде, останься средь чужаков хоть один еврей. Ненависть вновь нахлынет, как волна Чермного моря, в котором потонуло воинство фараона. Нахлынет и поглотит все живое. Несколько минут передышки вам достаточно, чтобы забыть испытанное на себе зло, — раввин вновь остановился и с трудом перевел дыхание. — Этого забывать нельзя, — он тряхнул головой.

— Правильно, — вставил Эли, который до сих пор стоял сбоку и прислушивался к разговору.

— Нет, неверно, — возразил раввин Юсуф ибн-аль-Балиджа.

— Разумеется, надо уметь забывать, — поддержал гранадского раввина дон Бальтазар, — надо уметь забывать плохое, а помнить хорошее.

— Если рука не занесена для удара, ее следует считать дружеской, — сказал раввин Юсуф. — Этот принцип помогает народам жить в мире и согласии.