Читать «Пришелец из Нарбонны» онлайн - страница 50

Юноши раскланялись.

— Мой дед, царство ему небесное, воспитывал меня на поэзии вашего далекого предка, Иегуды ибн Гайата, — начал Гонсало де Пира. — В особенности мне пришлось по душе одно стихотворение, я его наизусть помню, — похоже, до самой смерти не забуду. И если не сочтешь, что я во зло употреблю твое, Алонсо, гостеприимство, и если это не оскорбит твоего, дон Эли ибн Гайат, слуха, — то я с удовольствием почитаю.

— Не затем мы собрались сюда, да и нет времени на поэзию, — нахмурился Алонсо. — Но так и быть, может, тебе удастся хотя бы на миг перенести нас в мир красоты и безмятежности.

Гонсало де Пира выставил правую ногу вперед, положив руку на эфес шпаги.

Как легко тебя в сети, голубка, Изловить на любой тропинке. Зачарованная приманкой, Забываешь о коварных силках. Жизнь проходит, а узы все крепки. Что ответишь Тому, Кто тебя послал?*

— Превосходно! — Эли захлопал в ладоши, его поддержал молодой Фернандо. Алонсо не отреагировал никак.

— Гонсало, — обратился дон Фернандо, убирая волосы со лба, — этому научил тебя твой дед Абулафия? У него еще было еврейское имя, он не назывался, как ты и твой отец — де Пира. А это, случайно, не он, согласно семейному преданию, вознамерился учить Каббале самого Римского папу?

— Это был мой прапрадед, — Гонсало почесал светлую бородку. — Кто знает, чем бы дело кончилось, согласись на то папа.

— Не затем я пригласил брата Эли, чтобы рассказывать семейные агады. Вы слышали колокола? Гонсало видел монахов в черных плащах и с черными свечами, шедших из монастыря в церковь. Я эти колокола слышал еще вчера, когда они молчали. Я эту процессию видел еще до ее начала. У меня было предчувствие. Я вижу самое страшное. Пророки остановились на углах улиц и кричат, обращаясь к Богу и людям. Со времен разрушения Храма нет у нас пророков. Нет ни спасительного слова, ни спасительной мысли. Всю ночь метался я в бессилии и вот что написал, хоть знаю, что это не принесет облегчения, — Алонсо подал Эли тайный листок. Эли взялся за концы пергаментного свитка. Высохшие чернила отливали медью.

«Братьям новохристианам и братьям евреям слово благодати и мира», — так был озаглавлен тайный листок.

«О дух Израиля! Сколь выше ты своих притеснителей, сошедшихся в языческие храмы идолопоклонства! Господь Бог наш, Господь Бог един, и нет другого, кроме Него. Разве отыщется иудей, который по своей воле сменит скромные шатры Иакова на роскошь церквей? Разве отыщется иудей, который по своей воле сменит премудрых и безгрешных раввинов на пап и священников, живущих в излишествах и даже в разврате? Порабощенные нововерцы, братья многострадальные! Да простится вам грех коленопреклонения и целования креста! Чем больше привязаны вы к вере отцов ваших, тем ревностней перебираете четки. А может, правы наши враги, обвиняющие вас в святотатстве? Ответьте им: „Не мы освящали, не мы оскорбляем“. Может, правы наши враги, обвиняющие вас в ханжестве? Ответьте им: „Нет ханжества там, где меч у горла“. Может, заслуженно обвиняют вас в ереси? Ответьте им: „Как же так? Считаете нас еретиками, а не считаете христианами. Иудей не может быть еретиком, как не может быть еретик иудеем…“ Скажите им: „Святотатцы, вы порочите гостию, дабы обвинить в этом евреев. Вы ханжи, ибо на устах ваших любовь к ближнему, а в сердце ненависть. Вашу ненависть вы называете религией. Что же это за религия, если принуждает она лгать, истязать и убивать? Чем отличаетесь вы от язычников? Римские императоры бросали христиан на съедение львам, вы же бросаете иудеев на съедение огню“.