Читать «Эстонская новелла XIX—XX веков» онлайн - страница 31
Пеэт Валлак
— Я пожертвую на церковь люстру, если останусь жив! — кричит Рейн.
— О, господи!
Яак ничего не говорит, но в душе дает обет, если господь его спасет, никогда больше не бить жену, не кропить лен, связанный в лейзики, водой, чтобы обмануть купца, не пасти по ночам лошадь на соседском выгоне, не дремать в церкви во время проповеди, не примешивать мякину в зерно, сдавая его в волостной амбар, — никогда, никогда больше не сделает он ничего подобного.
Если бы в ту минуту какой-нибудь усердный пастырь мог заглянуть в сердца мужиков — как бы он порадовался!
— Скорее, скорее, о, боже, о, боже!
— О, господи Иисусе!
Еще хоть час — и им удастся спастись. Но уже отчетливо слышен треск льда — о, господи, хоть бы один часок! Берег, как видно, уже недалеко. Скорее, скорее!..
Вода брызжет из-под ног, весь лед залит водой. Вон уже чернеет башня лохусууской церкви, но видна уже и сплошная полоса воды.
До берега верст пять…
Лед колеблется, стонет, в нем появляются трещины. Хотя бы полчасика еще — о, господи!
До берега одна верста…
Лед прогибается под ногами — чувствуется, что он рыхлый, как каша; пока он еще держится, но достаточно одного сильного удара волны — и он может проломиться! Одно слово на устах у мужиков, одно лишь слово: боже!
До берега полверсты…
Мужики перепрыгивают с одной льдины на другую, не раз уже вытаскивали они друг друга из воды, но все еще борются за победу жизнь или смерть.
До берега еще…
— А-а, черт, берег! — свалившись со льдины и стоя по колено в воде, кричит Рейн. Яак, берег, черт возьми! У меня уже дно под ногами!
«Люстра-то люстрой», — размышляет Рейн и вместо люстры жертвует на храм маленький подсвечник.
А через неделю Яак, готовясь свезти купцу лен для продажи, каждый лейзик спрыскивает мокрым веником: «Подати большие, а для купца рубль-другой ничего не значит».
1893
ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ
Все рассказы начинаются с того, что где-то происходит нечто необыкновенное, что где-то должно случиться или уже случилось нечто, имевшее необычайные последствия.
В этом рассказе нет никаких исключительных событий; в нем будет идти речь только о бедной Мари из Пунасоо.
А в жизни такой пунасооской Мари действительно ничего особенного не случилось, ни в начале, ни в конце. Так, как жила она, жили и многие другие. Те крестики, что покрывают церковное кладбище, — одни поставлены сегодня, другие уже истлели, третьи покосились, четвертые и вовсе упали, — все они рассказывают о таких же Мари, которые некогда родились, жили и умерли, как и пунасооская Мари.
Мать ее умерла, когда девочке было полгода; а когда Мари, ползая, упала с порога и расшибла себе лоб, ее взяла в приемыши жена пастуха. У них девочка и сидела на полу, на куске овчины, пока не стала ходить.
Отец Мари умер еще до ее рождения.