Читать «Эстонская новелла XIX—XX веков» онлайн - страница 15
Пеэт Валлак
Как будто матери это неизвестно! Раньше, чем старик успел кончить свою речь, она уже была на ногах, раз-два-три — надела воскресную одежду и забралась на телегу… А теперь… Ох и далека же дорога! Когда она только кончится? С четырех утра они уже едут. Судя по солнцу, сейчас почти полдень, а церкви с высокой башней нет как нет!
А этот старик, у которого рыбья кровь, еще ворчит: «Что мне, загнать лошадь, что ли?» Он бережет лошадь, когда они едут в церковь слушать проповедь родного сына, едут к нему в гости! Дал бы он ей в руки кнут и вожжи — гнедая припустила бы, да еще как! Не сдохла бы… Хватит силенок. Лошадей Михкеля из Соонисте не назовешь клячами!
— Старик, поддай жару!
— Дай хоть трубку выкурить. Во рту преснятина какая-то…
— Ну тебя с твоей трубкой! Вечно торчит в зубах! Давай вожжи!
Старик передает вожжи, а кнут кладет себе в ноги. Но старуха выхватывает кнут и подхлестывает кобылу.
— Ну, этак мне и трубку не набить! — ворчит старик в свою желтовато-седую бороду. — Ты нас, того и гляди, в канаву вывалишь! Известное дело, бабий ум короток.
Несмотря на тряску, от которой седоки то и дело подскакивают (дорога сильно разъезжена и усеяна большими камнями), хозяину Соонисте все же удается, не замедляя езды, набить трубку черной махоркой. Но с огоньком дело обстоит похуже. Погода и без того ветреная, а теперь и лошадь несется вскачь.
— Постой, Мари, дай трубку разжечь!
Мари придерживает кобылу и принимается пилить мужа:
— Ох и горе мне с таким курильщиком! Едем в церковь, а он то и дело разжигает трубку. И еще хочет вовремя попасть на проповедь! Не достоин ты, старик, быть отцом господина пастора! Постыдился бы! Еще и церковной башни не видать, а ты, кроме своей трубки, знать ничего не хочешь.
— Всего третью трубку и выкуриваю-то сегодня. Да и Яан ведь тоже курит, — говорит Михкель, попыхивая трубкой, стараясь разжечь ее. — Яан курит, конечно, папиросы, а я трубку, но это все равно.
— Яан? Какой Яан?
— Какой Яан? Наш Яан! Наш сын, пастор. Кто же еще?
Хозяйка Соонисте вдруг натягивает вожжи, и лошадь сразу сменяет рысь на шаг. И без того морщинистое лицо старушки морщится еще больше, два сердитых глаза из-под тяжелых век бросают быстрый взгляд на Михкеля.
— Послушай, старик, ты забыл?
— Что такое?
— Если забыл, то припомни!
— Что такое?
— Свою глупость. Мужик ты, мужиком и останешься!
— А ты что, барыня?
— Я, по крайней мере, не забываю, что мой сын — господин пастор.
— А я разве не знаю этого?
— Знаешь, как же! Что ты сказал сейчас? «Яан тоже курит»! Какой Яан? Что это за Яан у тебя, старик? Разве господина пастора можно звать просто Яаном? Точно он какой-то наш родственник! Что он, деревенщина какая? Знаешь, Михкель, я до сих пор краснею со стыда, как подумаю о том, что ты, дурная голова, наделал два года назад, когда он еще служил в Тулленга помощником пастора. Весь приход до сих пор скалит зубы, а его, бедного, после этого случая иначе и не называли, как Яаном, пастором Яаном! Как тебя называют Михкелем Соонисте, так его — пастором Яаном… Да и что спрашивать с чужих, коли родной отец не уважает сына!