Читать «Писатель путешествует» онлайн - страница 12

Каждый здесь чувствует себя хорошо, и каждый хорошо выполняет свое дело. Они не работают (arbeiten), а творят (schaffen). Они делают то и столько, что и сколько нужно, не ходят вокруг да около, но выполняют то, что требуется, и не строят при этом трагическое лицо, как венгр. Конечно, получай венгерский рабочий швейцарскую зарплату, он тоже сиял бы от радости. Зарплата здесь от 3–4 тысяч франков (в форинтах примерно миллион), это у подсобного рабочего, — и далее до бесконечности. Правда, и расходы на жизнь здесь невероятно высоки, дешевле, чем за 250 тысяч форинтов в месяц, ты даже комнату не снимешь. Простых работников, мигрантов, каковых почти два миллиона на восемь-девять миллионов коренного населения, влекут сюда эти доходы, а совсем не красота альпийских ландшафтов. На примитивном английском языке они растолкуют коллегам, прибывшим из какой-нибудь другой страны, каковы те простые цели, за которые они борются, ради которых оставили дом, родню, друзей и, конечно — если они дети третьего мира, — нищету и кровопролитные распри властителей. Самое главное, думай о том, говорит отец молодому парню перед отправлением поезда из Будапешта, чтобы купить хорошую машину, например «BMW». С нами в купе — венгерская проститутка, едем мы ночью, ее это тоже устраивает, с утра она уже выйдет работать. Она прощается со своей дочкой: да-да, я скоро вернусь, только денег скоплю немного. Раньше никак не могу, мама, говорит она бабушке, на которую оставляет дочку. Пока не наберется достаточно, не приеду, вон и Эржи надо еще помочь, у нее беда, ей надо срочно убраться из Брюсселя, а деньги у нее все отобрали. Я слышу, как девочка плачет. В Швейцарии проституция разрешена.

На улице, рядом с зажиточными и прилежными потомками прежнего пастушьего народа, нежданно-негаданно оказавшимися в центре всемирного денежного рынка, ходят банкиры-космополиты и интернациональные мошенники — никто не смог бы определить, где граница между этими двумя категориями. Швейцария — это швейцарские часы, швейцарские перочинные ножи, швейцарский шоколад, швейцарский сыр, из которого венгерский потребитель знает только фальсифицированный эмменталь («Паннония»); и еще, для венгров, это страна недоброй памяти швейцарского франка. Но не страна швейцарского берета; во всяком случае, странно было бы представить швейцарца, хорошо одетого и не терпящего никакой безалаберности, в этом, заимствованном у вечно недовольных басков, но характерном для венгров головном уборе.

Расхожая фраза из лингва франка, на котором говорит среднестатистический путешественник: «Very expensive!»«Здесь живут богатые?» — спросил у меня на улице иракский турист (есть и такие). «Everywhere in Switzerland», — сказал я. Здесь в самом деле все безумно дорого; правда, и люди безумно богаты. Благосостояние таково, что глаз, привыкший к убогим орманшагским и ниршегским деревенькам, просто не способен увидеть границу, за которой здесь начинается бедность. Кто в Швейцарии беден, тот у нас еще богат. Состояние здесь собирают столетиями, и размеры его сокращаются разве что в том случае, если среди потомства появится вдруг какой-нибудь алкоголик или наркоман. Но вероятность подобной аномалии крайне невелика: строгие и целеустремленные протестанты — а этим качествам у них учатся и католики (почти половина населения) — быстро выпалывают дурные всходы, и если уж ничего другого не остается, то добиваются, по крайней мере, того, чтобы состояние предков попало не к заблудшей овце, а к наследникам, способным сохранить и приумножить его. Столетиями тут не было войн, даже пожары случались редко. Быть солдатом здесь — патриотический долг, но на самом деле — развлечение. Вокруг ты видишь дома, построенные основателями семей, память о которых давно растворилась в дымке времени. Протестантские города, такие как Берн, Базель или Цюрих, лишены средневековой красочной пестроты: пуританское мышление яркие цвета воспринимало как дьявольское наваждение, и фрески, произведения живописи, украшавшие древние католические церкви, были уничтожены не только в храмах, но и в жилых домах. В католических кантонах — Цуге, Люцерне — пиршество красок сохранилось. Конечно, каждая постройка реставрирована с помощью самой современной строительной техники; швейцарцы не отапливают зимой улицы, как венгры. Турист, если он находится тут продолжительное время, получает почти иммунитет к множеству средневековых построек, которым где-нибудь в другом месте, наткнувшись хотя бы на одну, дивится, раскрыв рот. Зато он будет искренне поражен, попав случайно в такое поселение, где история домов уходит в прошлое не далее, чем история какой-нибудь крестьянской семьи, то есть, скажем, до прадеда, и где альтштадтом (старым городом) называют квартал или кварталы, которые в других городах вообще не обозначают на карте, чтобы туда не забрел ненароком какой-нибудь турист. Таков, скажем, город Винтертур, о котором неискушенный путешественник долго думает, что это — название турфирмы, и не может понять, почему туда идут поезда: неужто в Швейцарии зимний туризм считается настолько важным, что к туристическому офису направляются целые железнодорожные составы? Правда, в городке этом, когда-то известном своей промышленностью, не счесть великолепных, один другого лучше, музеев. Здесь, например, находится лучшая в стране, а может, и в мире, тщательно подобранная частная коллекция, которую подарил городу промышленный магнат Оскар Рейнхарт, поступив так же, как в свое время, в начале XX века, поступали Генри Клэй Фрик, Джон Пирпонт Морган или Эндрю Карнеги в Нью-Йорке, — может быть, для того, чтобы усмирить угрызения совести, ведь кто знает, как было собрано их богатство; или тайно надеясь, что благодаря этим коллекциям они будут жить и после смерти; хотя, конечно же, все это пустая иллюзия: жить будет только коллекция. Есть, конечно, такое понятие — «посмертная жизнь», но с точки зрения жизни — это совсем не жизнь.